Мне кажется, что ноги мои движутся куда-то сами по себе…

Морган ЛеБрон стоит, выпрямившись во весь свой рост – пять футов шесть дюймов – и смог бы, наверное, даже преодолеть вес в 60 кг, если бы кто-нибудь облил его прямо в одежде с помощью пожарного шланга. Лоренцо, например, может поднять меня одной рукой, даже если они обе у него связаны за спиной. Да их с Морганом вообще сравнивать нельзя – вот только в данном случае тот, кто значительно меньше ростом и значительно слабее, вооружен. И действительно очень опасен.

У Моргана в руках смертельно опасное оружие.

Шприц с дьявольски острой иглой и зарядом в количестве примерно двадцати смертельных доз яда.

И он уже приставил иглу к шее Лоренцо – причем в самом уязвимом месте, за ухом.

– Убирайтесь отсюда! – орет кто-то, и я не могу понять, кто это крикнул: Лоренцо или Морган? Это всего лишь голос, странно звучащий в этой пустой и ярко освещенной комнате с белыми стенами, где нет больше ничего, кроме одной каталки и хирургического стола на колесиках. Это всего лишь два слова, имеющие только одну цель: запугать меня.

– Морган… – начинаю я.

Но он не дает мне говорить.

– Ах ты, сука гребаная! Гадина!

У Лоренцо каменеет челюсть, а меня оскорбления Моргана совершенно не трогают. Вот шприц – это да. А все остальное, чем Морган пытается меня уязвить, – это всего лишь мешанина невнятных звуков, от которой мне ничего не стоит полностью абстрагироваться.

Но этот проклятый шприц вполне реален.

Я делаю шаг вперед – очень, очень медленно, примерно так движутся при замедленной съемке герои старинных научно-фантастических фильмов.

– Джианна. Нет. – Голос Лоренцо звучит уверенно и спокойно, и слова его падают, как камни, да и сам он сейчас как каменный.

– Джианна? А кто такая, черт возьми, эта Джианна? – Когда Морган произносит это мое имя – мое итальянское имя, – его глаза вспыхивают нехорошим огнем. – О, я понял! Между вами, оказывается, что-то такое есть! Вот это здорово! Я, значит, убью двух птичек одним камнем – прямо как в поговорке. – Похоже, у него довольно сильно кружится голова, но он продолжает ерничать: – Господи, я и не ожидал, что получится так мило. В мои сети попались сразу оба наших звездных любовника с мечтательными глазами. Скажите, Лоренцо, а что, она и впрямь так хороша? На мой-то взгляд, пожалуй, немного старовата. Но тебе, наверное, нравится драть сучек так, что они уходят от тебя мокрыми.

Я вижу, как напрягаются мускулы на левой руке Лоренцо и его пальцы сами собой сжимаются в кулак.

– Но-но-но, доктор Росси! – предупреждает его Морган и плотней прижимает ему к шее иглу с ядом.

В этом месте появляется красное пятнышко от поверхностного укола, и по шее Лоренцо скатывается одинокая капля прозрачной жидкости. Трудно сказать, что это: капля пота или капля сыворотки.

– Вы же понимаете, – задушевным, сладким, как сироп, тоном начинает Морган, но за этой сладостью по-прежнему таится угроза, – что ученый из меня никакой. Я ненавижу это бесконечное обдумывание полученных данных, бесконечное повторение одних и тех же экспериментов – да, все это дерьмо я ненавижу, зато я хорошо умею читать и считывать. В частности, считывать людские характеры и намерения. И кое-какие другие вещи тоже. Вот, например, неприметная пробирка с обычной наклейкой: «Только для локальных инъекций». – Морган мотнул подбородком в сторону хирургического стола с разбросанными на нем инструментами и тут же вновь уставился на меня. – Я это заметил и спросил себя: а почему только для локальных? Что случится, если я введу содержимое этого шприца в некое неопределенное место? Скажем, вот сюда… – И он на миллиметр погрузил иглу в кожу на шее Лоренцо, не нажимая, впрочем, на поршень, но все же слишком близко к яремной вене. – Что случится тогда? Соображения на сей счет имеются?

– Вперед, Морган, – говорит ему Лоренцо, а мне кричит: – А ты, Джианна, немедленно убирайся отсюда к чертовой матери! Запасной ключ от моей машины под решеткой. Бери ее и уезжай.

– Черт побери, не пытайтесь выглядеть таким задрипанным храбрецом! – И глаза Моргана – эти мерзкие крысиные глазки – вновь впиваются в меня. – А ты, сука, только шевельнись, и я тут же введу ему все содержимое этого шприца. – Затем его взгляд падает на кого-то еще – слева у меня за спиной, – и он визгливым требовательным тоном приказывает: – Немедленно возвращайся в лабораторию!

Я не сразу понимаю, что это он не мне. И тут чья-то твердая рука, может, и не такая сильная, как у Лоренцо, но все же достаточно сильная, стискивает мне локоть и слегка меня поворачивает.

Джеки!

Она резко дергает головой в сторону двери, словно говоря: идем! В свободной руке у нее связка ключей. Молодец, Петроски! Ключи позванивают, как металлические колокольчики, и этот звон отчетливо слышен в застывшей тишине лаборатории, где все, похоже, замерли и затаили дыхание.

– Приведи Петроски, – говорю я Джеки, – и давайте, наконец, с этим покончим. – Требуется невероятное напряжение всех моих мозговых извилин, чтобы победить одолевающее меня первобытно-инстинктивное, как у древних ящеров, желание убежать и скрыться.

– Эй, Джин, только без глупостей! – грозно предупреждает меня Морган.

– Послушай, Морган, если в тебе еще осталось хоть что-то человеческое, то поступи, как приличный человек: прикажи Петроски застрелить Лоренцо. Пусть его смерть будет чистой. А ты потом всегда сможешь назвать это несчастным случаем.

Возникает пауза – Морган явно обдумывает мои слова.

– Сошлись, например, на необходимость самозащиты, – предлагаю я. – Ведь если ты введешь ему сверхсекретную экспериментальную сыворотку, это будет куда трудней объяснить. Тем более речь в данном случае пойдет о всемирно известном биохимике, пользующемся заслуженной репутацией, а не каком-то жалком недоноске из числа тех вчерашних студентов, которых ты нанял. Так что хорошенько подумай. Подумай, как ты объяснишь то, что знаменитый Лоренцо Росси, выйдя из этого здания, вдруг стал нести полную чепуху. А еще подумай о том, что по этому поводу скажут в итальянском посольстве.

Морган думает целую вечность. А я большую часть этого времени размышляю о стрелковом оружии.

Как и любой механизм, оно состоит из нескольких частей. В одну патрон вставляется, из другой он вылетает, а третья заставляет его лететь к заданной цели. Все очень просто. И многие века остается практически неизменным. Предохранитель, обойма, пружина, спусковой крючок. Порядок любой.

Морган все еще продолжает думать, а я мысленно переключаюсь на сержанта Петроски и на потенциальные возможности этого любителя философии, переквалифицировавшегося в охранники. Мужа. Отца. Солдата, у которого трясутся руки, когда ему приходится вытаскивать из кобуры свой табельный пистолет. Человека, который знает, где его спасение и как его достигнуть.