Доклад затрагивал каждого на тот момент здравствующего офицера ЦРУ, который служил руководителем тайной службы: Аллена Даллеса, Ричарда Бисселла, Ричарда Хелмса и Десмонда Фицджеральда, так или иначе бросая на них тень как на участников покушений на иностранных политиков. Особенно тяжкое бремя выпало на долю Фицджеральда. Утверждалось, что он лично обещал винтовки большой мощности с телескопическими прицелами своему кубинскому агенту Роландо Кубеле, который поклялся убить Кастро. Произошло это как раз на той неделе, на которой был убит президент Кеннеди. Фицджеральд пылко отрицал все это, но вероятность того, что он лжет, была весьма высока.

10 мая Хелмс вложил рукописные поправки и примечания к отчету главного инспектора в свой портфель и отправился на встречу с президентом. Никакой информации по поводу содержания их беседы на данный момент не существует. 23 мая Хелмс давал свидетельские показания перед субкомиссией сенатора Ричарда Рассела. Рассел знал о делах агентства больше, чем любой другой посторонний человек. Он был ближе к президенту Джонсону, чем любой чиновник в Вашингтоне. Он задал очень резкий вопрос Хелмсу в контексте вышеупомянутого политического убийства. Он спросил о «способности ЦРУ оградить себя от разглашения важной информации бывшими служащими ведомства».

В тот же день Хелмс возвратился в штаб и приказал уничтожить каждый листок бумаги, созданный в результате расследования главного инспектора. Единственный экземпляр отчета он держал в собственном сейфе, где тот пролежал нетронутым в течение последующих шести лет.

Хелмс хорошо знал, что офицером ЦРУ, который был в курсе наиболее мрачных и заслуживающих осуждения фактов о заговоре против Кастро, являлся опасный своим непостоянством Билл Харви. Он был уволен с поста руководителя Римской резидентуры за хроническое пьянство, но остался на балансе ведомства, и его покачивающуюся фигуру часто видели в коридорах штаб-квартиры. «Билл иногда появлялся на некоторых совещаниях, но, как обычно, уже изрядно набравшись, – сказал в интервью Ред Уайт, исполнительный директор ЦРУ. – Он по-прежнему ведрами пил мартини». Уайт вспоминал о совещании в кабинете Хелмса с участием Фицджеральда и Джима Энглтона, на последней неделе мая 1967 года. Вопрос стоял простой: что делать с Харви. Они весьма деликатно освободили его от работы в агентстве и пытались без лишнего шума отправить в отставку. Директор безопасности ЦРУ Говард Осборн вытащил опустившегося офицера на ланч и отметил «его чрезвычайную озлобленность по отношению к агентству и к директору», а также готовность шантажировать обоих на тот случай, если он окажется загнанным в угол.

Перед смертью Харви возвратится, чтобы еще раз нанести визит в ЦРУ…

Это был период огромного профессионального риска для Хелмса. Весной 1967 года он столкнулся с еще одним кризисом в штабе – не менее серьезным и мрачным, чем такая бомба замедленного действия, как заговоры с целью покушения на иностранных политических деятелей. Часть его лучших офицеров подняла внутренний мятеж против теорий Джима Энглтона…

Прошло больше десятилетия с тех пор, как Энглтон с помощью Израиля обзавелся дубликатом секретной речи Хрущева, в которой тот осуждал Сталина. Этот человек наслаждался своим высоким статусом в ЦРУ. Он все еще контролировал Израильский отдел и связи с ФБР и играл решающую роль как руководитель контрразведки, – он был призван охранять агентство от проникновения коммунистических шпионов. Но его представления о «зловещем заговоре» Москвы начали потихоньку отравлять атмосферу в агентстве. Секретная биография Ричарда Хелмса на посту директора Центральной разведки, рассекреченная в феврале 2007 года, подробно описывает тон и качество работы Энглтона в штабе.

К середине 1960-х Энглтон имел ряд представлений, которые, если быть точными, предвещали серьезные последствия для Соединенных Штатов. Энглтон полагал, что Советский Союз, управляемый высококвалифицированной группой лидеров, которая служила одному правительству, был непримирим в своей враждебности к Западу. Международный коммунизм оставался монолитным, и сообщения об охлаждении между Москвой и Пекином были лишь частью сложной «кампании по распространению дезинформации». «Интегрированный и целеустремленный социалистический блок, – написал Энглтон в 1966 году, – стремится распространять повсюду ложные истории о расколах, маневрах, борьбе за власть, экономических бедствиях, хорошем и плохом коммунизмах», чтобы загнать озадаченный Запад в «зеркальный лабиринт». Как только программа стратегического обмана сможет поколебать сплоченность Запада, Москва отыщет легкий способ подмять под себя одну за другой нации Свободного мира. По мнению Энглтона, лишь западные разведывательные службы могли противостоять этому вызову и предотвратить грозящую миру катастрофу. А поскольку Советы уже проникли во все эти службы, судьба западной цивилизации, в значительной степени, находится в руках экспертов контрразведки.

Энглтон был «человеком развинченного и несвязного мышления, теории которого, в применении к общественным делам, очевидно, не заслуживали серьезного рассмотрения», – говорится в официальной оценке ЦРУ, сделанной позже. Последствия доверия этому человеку оказались более чем серьезными. Весной 1967 года это привело к длительному лишению свободы Юрия Носенко, советского перебежчика, который уже третий год пребывал в незаконном заключении в невыносимых условиях в тюрьме ЦРУ; был обрушен каскад ложных обвинений против старшего состава Советского отдела, несправедливо подозреваемого в шпионаже на Москву; в ЦРУ отказывались верить словам любого из советских перебежчиков и завербованных агентов. «Лояльные сотрудники агентства попали под подозрение в предательстве исключительно по причине неудачного стечения обстоятельств и необоснованных свидетельств», – говорится в секретной истории ЦРУ эпохи Хелмса. Текущие антисоветские операции были приостановлены, новые – зарублены на корню, – и все из-за твердой уверенности в том, что Кремль был хорошо информирован о них «кротом», надежно окопавшимся в ЦРУ. Ценная информация, предоставленная перебежчиками и долговременными источниками, игнорировалась из опасений, что она так или иначе «с советским душком».

В рядах тайной службы потихоньку росла маленькая, но решительная оппозиция Энглтону. «Вместо того чтобы, на худой конец, дезинформироваться противником, мы сами себя вводим в заблуждение», – заявил старший офицер Советского отдела Леонард Маккоу в докладной записке, которую Хелмс впервые прочитал в апреле 1967 года; он сообщил Хелмсу, что убежденность Энглтона вызвала полный «паралич нашей работы по СССР». В мае Говард Осборн, директор ЦРУ по безопасности, предупредил, что случай с Носенко просто отвратителен как с юридической, так и моральной точки зрения. Хелмс попросил, чтобы заместитель директора Центральной разведки, адмирал Руфус Тэйлор, попытался как-то решить это дело. Тэйлор доложил, что Носенко никоим образом не является двойным агентом, что Советский отдел ЦРУ разрывается на части и что для того, чтобы разрядить обстановку, Хелмсу следует освободить вышеупомянутого узника и произвести кое-какие кадровые изменения.