Гость, одетый явно не по погоде, подбирал слова медленно, выговаривал их с явным немецким акцентом.

– Да, да… мусье, проходите пожалуйста… – растерялась Агафья, у которой к этому моменту в руках оказался еще и черный плащ.

– Герр. Не мусье, – подчеркнул гость, многозначительно подняв вверх указательный палец. – Герр Людвиг фон Кромберг. К вашим услугам…

Последняя фраза адресовалась уже Татьяне и Завадским, вышедшим из гостиной встретить необычного визитера.

Немец учтиво, но лаконично поклонился и вопросительно взглянул на хозяйку:

– Где ви приказать проводить сеанс?

Татьяна Борисовна пребывала в растерянности и не нашлась сразу, что ответить. Неловкую паузу прервал Завадский.

– Герр Людвиг, прошу сюда. Проходите, у нас все готово!

Агафья кинулась в другой конец квартиры и тут же появилась с самоваром в руках.

– Никаких напитков. Никаких еды. Ничто не отвлекать меня от сеанса, – строго заметил гость и няня, не останавливаясь, развернулась в обратную сторону.

– Саша, что происходит? – шепотом спросила Завадского Татьяна.

– Сейчас будем разбираться, насколько твоя хандра имеет под собой основания, – ответил офицер.

– Это настолько необходимо? Что он будет делать? – в голосе хозяйки дома сквозила опаска.

– Не переживай, Танечка, – Екатерина Алексеевна, отодвигая стул, подключилась к разговору. – Герр Людвиг – известный в Европе спиритолог. Он прибыл в Петербург из Берлина с частным визитом к одному высокопоставленному лицу. Мы не могли не воспользоваться такой возможностью. Доверься нам, доверься герру фон…

– Кромберг, – немец невозмутимо напомнил свою фамилию. Ни один мускул на его лице не дрогнул.

– Ви – сюда! Ви – справа, – медиум рассадил Завадских по обе стороны от своего стула, стоявшего спинкой к окну. Займите места. Бистро. У меня мало время. Госпожа, прошу сидеть напротив меня. Мне нужно видеть ваши глаза.

Спиритолог медленно раскрыл саквояж. Оттуда по очереди появились раскладная деревянная доска с буквами, блюдце с нарисованной на обратной стороне стрелкой, две толстые, но короткие свечи в специальных низких подсвечниках и элегантная деревянная подставка под палочку благовония. Чиркнув спичкой, немец извлек яркое пламя, в свете которого его острый нос и густые, косматые брови прибрели зловещий вид. Через несколько секунд медиум зажег фитили обеих своих свечей, расставленных по бокам карты. Хозяйский подсвечник перекочевал в руки подоспевшей Агафье.

– Ааа… Мне позволите, Татьяна Борисовна? – тихонько спросила няня, но хозяйка не ответила, а лишь бросила вопросительный взгляд на медиума.

– Чем больше людей, тем лучше. Один мой закон – соблюдать тишина. Слушать мой голос. Никакого смеха. Не вставать. Не ходить. Когда это произойдет – не кричать. Дух любить тишина.

Агафья быстренько принесла еще один стул, поставила его на то место, которое указал немец – между Татьяной Борисовной и Екатериной Алексеевной, на секунду отвернулась, чтобы перекреститься на икону Николая Угодника, и села, шумно выдохнув.

Медиум все еще стоял возле стола, соединив большие и указательные пальцы рук в кольцо и закрыв глаза.

– Чудной какой… – прошептала няня, наклонившись к уху Татьяны Борисовны, чем вызвала бурю гнева со стороны медиума.

– Я просиль молчать! – сдавленно вскрикнул долговязый немец, переходя на визг. – Так невозможно работать!

Няня густо покраснела и принялась поправлять передник.

– Нет… не правильно… – Медиум сорвался с места и в три шага преодолел расстояние до окна. Там он отодвинул штору и воскликнул: – Я так и зналь!

Достать до форточки с его ростом не представляло никакой сложности. Немец тут же её открыл, после чего удовлетворенно потер руки.

– Можно начинать… Дух не мог появиться, если нет открытого места в окне.

По приказу спиритолога присутствующие сначала взялись за руки, потом сосредоточились, вкушая запах благовония, которое он разжег. Тоненькая струйка дыма, подымавшаяся от тлеющей палочки, наполнила комнату неизвестным ароматом сладковато-пряного оттенка. Легкий сквозняк из открытой форточки сначала колыхал штору, а затем передавал свое движение пламени свечей, отбрасывавших на стену неестественно большие тени сидевших за столом участников сеанса.

– Нет… Опять нет… – пробормотал медиум. – Не тот атмосфера. Я не могу настраиваться…

– Да что ж такое, герр Людвиг! – тут уже не выдержал Завадский. Как показалось Татьяне Борисовне, в тоне капитан-лейтенанта просквозила какая-то требовательность и недовольство. – Нам вас рекомендовали как ученика великого Хьюма…[55]

Долговязый немец вскинул подбородок, изобразив обиду, простоял в этой позе некоторое время, скрестив руки на груди, а потом решительно изрек:

– Давать мне фото мужчин этой семьи! Бистро! Я настроился!

Няня, покряхтывая от напряжения в пояснице, поднялась и подошла к стоявшему возле окна письменному столу, за которым любил по ночам работать Леонид Павлович. Там она взяла две рамочки с фотографиями. На одной был изображен хозяин дома в полный рост на фоне какой-то географической карты во всю стену, а на другой – Борис Карлович Данзас, отец Татьяны в мундире обер-прокурора.

– Прекрасно, прекрасно… – пробормотал медиум, рассматривая фотографии в тусклом свете. – Нужно пробовать…

Некоторое время фон Кромберг что-то шептал, потом отдался воле эмоций и будто вошёл в транс. Голова его безжизненно повисла, руки обмякли, и могло показаться, что немец заснул. Сердобольная Агафья то так, то эдак пыталась заглянуть ему в лицо. В один момент, посчитав, что маг перестал дышать, няня отпустила руку Татьяны Борисовны, чтобы перекреститься.

– Ви разорвала круг… – пробормотал фон Кромберг, не поднимая головы, что привело няню в полное замешательство, и она тут же вернула руку на место.

– Запрещаю двигаться. Всем делать мой приказ… – медиум разговаривал тихо настолько, что его было еле слышно на фоне звуков маятника больших часов, висевших рядом на стене.

Внезапно голова спиритолога резко поднялась. Взгляд его Агафья для себя оценила как чумной. Так выглядел кузнец Фёдор в имении, когда перебирал с настойкой.

– Я хотеть начать с того, что старше… – сказал немец. – Можно отпускать руки.

В центр карты медиум поставил вверх донышком блюдце, обеими руками приподняв его под углом, будто пытался под него что-то запустить или поймать.

Татьяна Борисовна поглядывала то на Катеньку, то на няню, то на Сашу, пытаясь понять, что они затеяли. Лица присутствующих выражали предельную собранность и серьезность.