Казалось, что все они глядят на Тада.

Психопомпы. Провожатые живых мертвецов.

Сейчас еще одна стая воробьев, подобно вихрю осеннихлистьев, осыпалась на крышу студенческого общежития.

– Нет, – прошептал Тад дрожащим голосом. Его спина покрыласьгусиной кожей. Его рука чесалась и почти пылала.

Пишущая машинка.

Он мог избавиться от этих воробьев и от этого жжения вместес зудом, мучивших его руку, только за счет машинки.

Инстинкт подсказал Таду, что его место за машинкой. Чувствонеобходимости этого поступка было невозможно заглушить или отвергнуть. А выполнитьэтот внутренний приказ казалось столь же естественным, как сунуть руку подхолодную воду после того, как ты обжег ее.

Я должен написать записку миссис Фзнтон.

Ты просто собираешься прогуляться по темной стороне или тыхочешь стать печальным сукиным сыном. И ты будешь таким далеко не только сам.

Зудящее ощущение чего-то движущегося под кожей стало ещесильнее. Это чувство прямо-таки излучалось через рану в руке. Его глаза,казалось, пульсировали абсолютно синхронно с волнами этого излучения. А глазомвнутри себя Тад видел все более отчетливо воробьев. Это был район Риджуэй вБергенфилде, Риджуэй под бело-голубым весенним небом 1960 года, весь мир,казалось, вымер, кроме этих столь ужасных и столь обычных птиц, этихпсихопомпов, и, пока Тад наблюдал за ними, все воробьи взмыли вверх. Небопочернело от огромной движущейся массы. Воробьи летали снова.

Снаружи комнаты Тада все воробьи также взлетели с проводов ис крыш больницы и общежития. Несколько студентов остановились, чтобыполюбоваться полетом воробьев через все небо и плавным исчезновением на западе.

Тад этого не видел. Он виде только как окрестности, знакомыеему с детства, вдруг превратились в ужасную мертвую страну снов. Он сидел передмашинкой, все глубже уходя в сумеречный мир своего транса. Но одна мысль никудане уходила. Лис Джордж мог заставить Тада сесть за машинку и касаться клавиш«IВМ», да, но Тад не будет писать книгу, неважно какую... и если Тад выдержитвсе это, старый лис Джордж либо распадется на части, либо просто испарится изэтого мира, как пламя догоревшей свечи. Тад знал это. Он это чувствовал.

Его рука, казалось, стремилась расти внутрь и наружу, и ончувствовал, что если бы ему удалось рассмотреть ее как следует, то она, скореевсего, выглядела бы как лапа одного из персонажей мультфильма – как по нейпрошлись кузнечным молотом. Это была не боль; чувство напоминало, скорее, тоощущение «Я-скоро-сойду-с-ума-ото-всего-этого», когда у вас невыносимо чешетсяспина, а до нужного места никак не дотянуться рукой. Чесалась не поверхностьтела, а глубоко упрятанный нерв, который может заставить вас стиснуть зубы.

Но даже это казалось отдаленным и не самым важным.

Он сидел у машинки.

В тот момент когда Тад коснулся машинки, зуд куда-тоисчез... как и видение воробьев из его сознания.

Но транс сохранялся и центром его было какое-то оченьсильное побуждение; нечто, что необходимо было записать, и Тад ощущал всемтелом, что он должен взяться, сделать и передать требуемое. В своем роде эточувство было похуже, чем просто воробьиное наваждение или зуд в руке. Этот зудсейчас, казалось, исходил откуда-то из самого сознания Тада.

Он заложил лист бумаги в машинку, потом просто посиделнемного перед ней, чувствуя отчуждение и потерянность. Затем положил пальцы наисходную позицию, хотя Тад давно уже отказался от машинописи для своих романов.

Поколебавшись немного, Тад убрал с клавиши все пальцы, кромеуказательных, точно так же, как поступал и Джордж, печатая свой опус –отыскивая и долбя нужную клавишу. Джорджу это было простительно – машинканикогда не была его любимым инструментом. У Тада причина была другая – боль вруке.

Когда Тад кончил печатать, кончик его указательного пальцана левой руке все же слегка побаливал, но на этом физические страданияприходилось медленно, но и само послание было невелико. Скорее, оно было весьмалаконичным.

Получившаяся фраза из шести слов, напечатанных прописнымибуквами, выглядела так:

«ДОГАДЫВАЕШЬСЯ, ОТКУДА Я ЗВОНИЛ ТЕБЕ, ТАД?»

Весь мир вдруг сжался в острый фокус. Тад еще никогда нечувствовал такой растерянности и такого ужаса в своей жизни. Боже милостивый,конечно – это было столь понятно, столь ясно.

Сукин сын звонил из моего дома. Он добрался до Лиз иблизнецов!

Тад начал подниматься, не имея представления, куда онсобирается направиться. Он даже не отдавал себе отчета, что он делает в данныймомент до тех пор, пока его руку не пронзила боль. Это было подобно тлеющемуфакелу, который ярко разгорается после резкого взмаха на открытом воздухе. ГубыТада слегка раскрылись, и он издал мучительный стон. Он упал обратно в креслоперед «IВМ», еще не поняв, что происходит. Руки Тада снова опустились наклавиши и начали отстукивать новый текст, из пяти слов – на этот раз:«РАССКАЖЕШЬ КОМУ-НИБУДЬ – И ОНИ УМРУТ».

Тад бессмысленно смотрел на слова. Когда он печаталпоследнюю букву, все вдруг словно отрезали – это было так, словно он был лампой,а кто-то взял и вывинтил пробки. Никакой боли в руке. Никакого зуда. Нет иползущего червя, нет и чувства слежки за собой.

Птицы улетели. То тяжелое, подавляющее волю Тада чувствокуда-то ушло. И Старк тоже ушел.

А может он и не приходил вовсе? Нет. Старк оказался в доме,когда Тад ушел. Они оставили двух охранников, но дело не в них. Он бы дураком,непроходимым идиотом, решив, что два копа могут что-то сделать. Даже отрядзеленых беретов специального назначения тут ничем бы не смог помочь. ДжорджСтарк не был человеком, он был чем-то типа фашистского танка «Тигр», которыйвдруг приобрел человеческий облик.

– Как идут дела? – поинтересовался появившийся Харрисон.

Тад подскочил, словно кто-то сзади воткнул ему кнопку вшею... и это заставило его вспомнить о Фредерике Клоусоне, Клоусоне, которыйвлез не в свое дело... и приговорил себя к смерти, рассказав все, что знал.

«РАССКАЖЕШЬ КОМУ-НИБУДЬ – И ОНИ УМРУТ», – бросилось ему вглаза с листа бумаги в машинке.

Тад поднялся, вынул лист из-под валика и скомкал его. Он этосделал не глядя вокруг, чтобы не встревожить Харрисона своей тревогой – этобыло бы слишком тяжелой ошибкой. Он пытался выглядеть беззаботным. Но он неощущал ничего, кроме умопомешательства. Тад ждал, что Харрисон поинтересуется,что он напечатал и почему так поспешил вынуть это из машинки. Но раз Харрисонне спросил об этом, Тад сам объяснил.