Но месть так и не свершилась… И стала единственным смыслом моей жизни. Все остальное казалось слишком бледным, незначительным, временным…

Кроме Дианы. К ней я испытывал странные чувства… и не любовь, и не ненависть. Иногда жалость. Всегда желание. Слишком похожая и слишком другая, она стала моей Голгофой…

И сейчас я смотрю на нее, нарисованную солнечным светом, что льется через купол мастерской. Уже не девочка, женщина, что так спешит предать меня. Уйти.

Что же. Я кладу еще камень, воздвигая стену Дианиной ненависти. К тому же, с моими эмоциями это несложно. Я даже не притворяюсь, все мои чувства к ней — реальны.

Разум покинул меня в тот день. Я видел лишь лазурь ее глаз, лишь пухлые губы, лишь тело, что столько раз целовал во сне. На этот раз — наяву. Похоть застилала глаза, я не видел ничего, кроме красной пелены. Нежная… такая нежная. И близость с ней горька, в ней ни капли желанной сладости. Очнулся, ощутив, что делаю больно, вот только не остановился… продолжил. Целовал, ласкал, трогал… облизывал ее тело, заставляя стонать. В какой-то момент это стало необходимостью — заставит ее кричать от наслаждения, в моих руках, под моим телом. Возможно, это лишь очередное проявление мужского эгоизма. Я даже забыл на какое-то время, зачем вообще нужен весь этот концерт…

Забавно, но забвения не получилось. Я точно знал, кто со мной, и не испытывал иллюзии близости с Норией. Хотя, когда Диана все узнает, она, конечно, в это не поверит. А то, что узнает — несомненно. Алин стирал ее воспоминания несколько раз, создавая пустоты памяти. А я планомерно рисую на теле Ди свои узоры, надеясь, что эфир заполнит недостающие воспоминания. Вряд ли это будут образы самой Дианы. Скорее всего — мои или Аргуса. Я надеюсь, что это поможет девочке сделать правильный выбор, когда придет время. Рассказывать бессмысленно, она уже ничему не поверит. Тем более, после этого дня. Этой ночи.

Я не могу скрыть наслаждения, что испытываю рядом с ней. Да, оно горчит, но я глотаю его снова и снова. Мне так нравится ее тело… сильное, тренированное, в вязи черных рисунков. Мой любовно созданный шедевр. Я не хочу ее отдавать. Хочу, чтобы она была моей. Хочу, чтобы Зеркало Сущего ошиблось хотя бы раз, и у меня появился шанс. Второй? Нет… Я смеюсь, и Ди смотрит на меня, как на безумного. Не бывает вторых шансов, даже у таких, как я.

А мироздание любит издеваться, повторяя то, что так хочется забыть.

Правда, в этот раз все по-другому. Я уже не влюбленный дурак, а Диана — не романтичная Нория. Она сможет убить, в отличие от своей предшественницы.

Я вколачиваюсь в женское тело и смотрю в глаза цвета лазури. Боги, я подыхаю на ней, я схожу с ума, я кончаю снова и снова и не могу успокоиться. Я вижу в Диане ненависть, она почти отражение моей. И задумываюсь о ее выборе. Кого ударит клинком эта девочка? Что, если меня?

Я снова смеюсь.

Почему бы и нет?

* * *

Я точно знаю, когда они встретились. Я не провидец, будущее никогда не приоткрывалось мне ни во снах, ни в алкогольном бреду. Но я давно живу и умею сопоставлять факты. Это случилось в Италии. Ловушка, вот куда мы угодили. На миг даже мелькнула мысль, что Аргус решил меня вывести из игры, но он точно знает, что подобный взрыв остановит лишь на пару часов. Но в это время Дианы не было рядом, а когда появилась, я вновь увидел в ней изменение.

Чуть более пристальный взгляд, напряженное раздумье. Какую сказку рассказал ей Аргус? Ту же, что и Нории, или придумал новую? Я молчу и ловлю дыхание девочки, позволяю ей вариться в собственных сомнениях и тревогах. Да, это гнусно… Но такова игра…

И еще этот новый странник. Он меня дико злит. Просто бесит, хочется оторвать его башку и насадить на кол. Или цивилизованно пристрелить в темной подворотне. Нельзя. Кодекс. Проклятый кодекс, который я не нарушу. Это, пожалуй, единственное, что я чту. Или я чту отца в этом кодексе? Неважно. Суть в том, что Ян будет жить. Пока. К тому же он нужен мне, план уже созрел, и я дую на легкие искры влюбленности Дианы и этого ублюдка, разжигая костер.

У моей ненависти к Яну такие банальные причины, что не хочется озвучивать их даже себе. Ревность. Зависть. Ничего достойного. Да, я завидую сукину сыну за то, что он смог сохранить в себе настоящее, даже пройдя через агонию и боль. В нем есть это — настоящее, живое, то, к чему так тянется Диана. Она хочет смеха и любви и нутром чувствует, что во мне нет ни первого, ни второго. И я ревную, когда вижу их. Хочу получить хоть каплю таких же чувств, хоть одну искру из этого пламени.

Но — увы.

Я стою у дольмена, с усмешкой разглядывая отпечатки рук — мужской и женской. Внутрь священного круга я даже не могу войти, гребаный дольмен не желает впускать меня. Давно пора его снести. И на отпечатки я смотрю со стороны, ощущая себя лишним. Я и есть — лишний… Демиург, которого проклянет его творение. Или просто глупец, возомнивший себя демиургом.

Злюсь и уезжаю из Башни каждый раз, когда ловлю себя на таких мыслях. Отправляюсь с Хэндаром в элитные притоны, где собираются самые отъявленные отморозки планеты и где можно расслабиться, выбивая дерьмо из всяческих уродов. Хэнд в этом профессионал, впрочем, я тоже. Снимаю свой дорогой пиджак и выпускаю инстинкты. Кого-то убиваю, а потом отправляюсь в комнаты наверху, где уже ждут элитные шлюхи.

Наутро снова чувствую себя отвратительно и мерзко.

И. хочу увидеть Ди. Она — свет. Ранящее и болезненное пламя, освещающее гнилое нутро моей души. Целый век я прожил, стараясь не заглядывать туда, а теперь вот смотрю все чаще. И все из-за этой девчонки. Или из-за цвета ее глаз…

Я давно сгнил, а Диана заставляет меня чувствовать запах разложения. Она заставляет чувствовать. И за это я опускаю ее все ниже, желая обладать и понимая, что этого никогда не будет. Ди ужаснулась бы, узнав, что творится в моей голове, когда я смотрю на нее.

…Она разрисовала полотна. Вечные боги, если вы есть — дайте мне сил! Смотрел на все эти желтые, зеленые и синие цветочки, на яркие пятна, на ужасающие мазки кистью и не дышал. Вцепился в металлический подрамник, кроша его в пальцах и не понимая, что делаю. Разноцветные брызги хороводом пестрели перед глазами, ослепляя безумной ненавистью и горечью. Сколько дней я выводил эти линии, сколько раз обрисовывал их пальцами? Все уничтожено. Сметено в глупом и нелепом порыве женской обиды.

Выдохнул, заставляя себя успокоиться и отвести взгляд от картин. Сдернул полотно с Зеркала Сущего.

— Покажи мне произошедшее, — приказал властно, не допуская и доли сомнения. Артефакты живут своей жизнью, и порой с ними непросто совладать. В амальгаме стекла уже столько эфира, что оно почти живое, почти разумное.

Мутное отражение становится темным, и я вижу… себя. Слишком часто Зеркало Сущего стало демонстрировать мне то, чем я стал. Я разглядываю без интереса. Черные крылья, обнаженное тело, оплетенное черной сетью набухших вен. Глаза без белков.

Усмехаюсь, и зеркало показывает оскаленное чудовище.