— Дальше? А дальше ничего. Люди живут своеймаленькой людской жизнью. Радуются маленький людским радостям. Кормят нас своимтеплом… и поставляют новых Иных. Те Иные, у кого амбиций поменьше — живут почтиобычной жизнью. Только сытнее, здоровее и дольше, чем обычные люди. Те, комунеймется, кому хочется схваток и приключений, идеалов и борьбы — идут в Дозоры.Те, кто разуверился в Дозорах — идут в Инквизицию.

— Ну и? — подбодрил меня Гесер.

— Вы-то что делаете в Ночном Дозоре, шеф? —спросил я. — Не надоело… за тысячи лет?

— Допустим, мне до сих пор нравятся схватки иприключения.. — произнес Гесер. — А?

Я покачал головой:

— Нет, Борис Игнатьевич. Не верю. Я вас видел…другим. Слишком усталый. Слишком разочарованным.

— Тогда предположим, что я все-таки хочупокончить с Завулоном, — спокойно сказал Гесер.

Я подумал секунду:

— Тоже не выходит. Сотни лет… кто-то из васуже прикончил бы другого. Завулон тут говорил, что магия — как удар шпаги. Таквот, вы не на шпагах деретесь, а на спортивных рапирах. Обозначаете укол, а непротыкаете врага.

Гесер помедлил и кивнул. Еще одна плотнаяструйка дыма вонзилась в сизое табачное облачко.

— Как ты думаешь, Антон, а можно прожитьтысячи лет и по-прежнему жалеть людей?

— Жалеть? — уточнил я. Гесер кивнул:

— Именно жалеть. Не любить — не в наших силахлюбить весь мир. Не восхищаться — мы слишком хорошо знаем, что это такое —человек.

— Жалеть, наверное, можно, — кивнул я. — Но кчему ваша жалость, шеф? Она пуста и бесплодна. Иные не делают человеческий мирлучше.

— Делаем, Антон. Как бы там ни было, ноделаем. Поверь старику, который многое повидал.

— Но все-таки…

— Я жду чуда, Антон.

Я вопросительно посмотрел на Гесера.

— Не знаю, какого именно. Что все люди обретутспособности Иных. Что все Иные вновь станут людьми. Что однажды, все-таки,деление пройдет не по признаку «человек или Иной», а по признаку «хороший илиплохой», — Гесер мягко улыбнулся. — Совершенно не представляю, как такое можетпроизойти и произойдет ли когда-либо. Но если это все-таки случится… япредпочту быть на стороне Ночного Дозора. А не в Инквизиции — могучей, умной,правильной, всемогущей Инквизиции.

— Может быть, того же ждет и Завулон? —спросил я.

Гесер кивнул:

— Может быть. Не знаю. Но лучше знакомыйстарый враг, чем молодой непредсказуемый отморозок. Считай меня консерватором,но я предпочитаю рапиры и Завулона, чем бейсбольную биту и прогрессивногоТемного мага.

— А что вы посоветуете мне?

Гесер развел руками:

— Посоветую? Самому принять решение. Ты можешьуйти и жить обычной жизнью. Ты можешь пойти в Инквизицию… я не стану возражать.И ты можешь остаться в Ночном Дозоре.

— И ждать?

— И ждать. Хранить в себе то, человеческое,что еще осталось. Не упасть в экстаз и умиление, навязывая людям ненужный имСвет. Не свалиться в цинизм и презрение, возомнив себя чистым и совершенным. Асамое трудное — не разочароваться, не разувериться, не стать равнодушным.

— Невелик выбор… — сказал я.

— Ха! — Гесер улыбнулся. — Радуйся, что онвообще существует.

За окнами мелькали окраины Саратова. Поездсбавлял ход.

Я сидел в пустом купе и смотрел на крутящуюсястрелку.

Костя продолжал следовать за нами.

Чего он ждет?

В наушниках звучал голос Арбенина:

От обмана до обмана

С неба льётся только манна.

От сиесты до сиесты

Кормят только манифесты.

Кто-то убыл, кто-то выбыл,

Я всего лишь сделал выбор.

И я чувствую спиною:

Мы — другие, мы — иное.

Я покачал головой. Мы — Иные. Но даже если нестанет нас — люди все равно разделятся на людей и Иных. Чем бы эти Иные неотличались.

Люди не могут без Иных. Помести на необитаемыйостров двоих — будет тебе человек и Иной. А отличие в том, что Иной всегдатяготится своей инаковости. Людям проще. Они не комплексуют. Они знают, что онилюди — и такими должны быть. И все обязаны быть такими. Все и всегда.

Мы стоим посередине.

Мы горим костром на льдине

И пытаемся согреться.

Маскируя целью средства.

Догораем до души

В созерцающей глуши.

Дверь открылась, в купе вошел Гесер. Я стянулнаушники.

— Смотри, — Гесер положил на стол «палм». Наэкране ползла по карте точка — наш поезд. Гесер мимолетно глянул на компас,кивнул — и уверенно прочертил стилом на экране жирную линию.

— Что это? — спросил я, глядя напрямоугольник, в который упиралась траектория движения Кости. И сам же ответил:— Аэропорт?

— Именно. Не ждет он никаких переговоров, —Гесер ухмыльнулся. — Рвет по кратчайшей к аэродрому.

— Это военный?

— Нет, гражданский. Какая разница? Шаблонызнаний по пилотажу у него есть.

Я кивнул. Все оперативники имеют «про запас»наборы полезных навыков — управление автомобилем, самолетом, вертолетом, перваямедицинская помощь, рукопашный бой… Конечно, шаблоны не дают полноценныйнавыков, опытный водитель обгонит Иного с шаблоном водителя, хороший врачоперирует несравнимо лучше. Но поднять в воздух любое транспортное средствоКостя сможет.

— Это даже хорошо, — сказал я. — Поднимемистребители и…

— А если пассажиры? — резко спросил Завулон.

— Все лучше, чем поезд, — тихо сказал я. —Меньше жертв.

И что-то во мне болезненно сжалось в этот миг.Я впервые взвесил на невидимых весах целесообразности человеческие жертвы — исчел одну чашу легче другой.

— Не поможет… — сказал Гесер. И добавил: — Ксчастью. Что ему разрушенный самолет? Обернется летучей мышью и спустится.

За окном показался перрон. Тепловоз загудел,приближаясь к вокзалу.