Слышу шаги в холле. Зажигаю свет и гляжу на часы: 21:30. С улицы доносится шум. Солдаты вернулись с работы. И впервые я чувствую бесконечный стыд. У меня нет мужества посмотреть им в глаза. Весь день я пролодырничал, ничего не делая, в то время как они трудились. Ефрейтор просовывает голову в дверь и кричит:

– Товарищ лейтенант, вас вызывает командир!

Чувствую комок в груди и встаю. Выхожу в холл. Кабинет командира справа, за библиотекой и кабинетом партсекретаря. Стучу в дверь.

– Войдите!

В помещении сидят за столом Михаил, Шошу, Буреца и Друмеза. Последний, встретившись со мной взглядом, говорит недовольно:

– Эй, Пóра, переоденься же, убери с головы эту каску, сними строительную куртку. Теперь ты офицер при командовании, ты ведь больше не командир трудового взвода! Надень форму офицера! Понятно?

– Есть!

Михаил зажег сигарету. Втягивает дым в грудь и, к моему удивлению, церемонно обращается ко мне:

– Товарищ лейтенант, вы приняли должность?

– Да, товарищ полковник.

– Садитесь. Я послал в Пантелимон за вашим личным делом. Я говорил по телефону и с тамошним товарищем командиром… и партийным секретарем…

Чувствую, как меня пробирает дрожь.

– Ну, ладно, что вам сказал Попеску, когда передавал вам должность?

Я впервые вижу, как Михаил улыбается и смотрит на меня дружелюбно. Шошу и Друмеза тоже смеются.

– Он поделился, конечно, своим опытом кадровика?

– Некоторым образом…

– Давайте-ка, поведайте, что он вам сказал.

– Он сказал, что десист держит у себя личные дела…

– Оставьте личные дела, ведь не это нас интересует. И вас тоже. Что вам говорил Попеску по поводу… Он вам не сказал, за что я его заменил?

– Нет. И я его об этом не спрашивал. Разве вы не сказали мне на стройке, почему вы его заменили?

Михаил резко мрачнеет. Затем:

– Хорошо. Завтра вы пойдете на стройку. Пройдите по рабочим точкам. Позаботьтесь о том, чтобы записать кадры, которые не находятся на рабочих местах. Посмотрите, какие недостатки. Какие проблемы. Не стесняйтесь повышать тон на командиров взводов, когда вы видите непорядки. Если необходимо, представьте мне письменный рапорт о нарушителях.

А я думаю. Повышать тон на командиров взводов? Зачем бы мне это делать? Всю жизнь я был командиром взвода, и не думаю, чтобы я был способен кричать когда-либо на другого офицера, командира взвода. Зачем на них кричать? Потому, что должность, которую я имею, поставила меня на цифру или ступеньку выше их в боевом расписании части? Потому, что я теперь офицер при командовании? Но гори огнем все это – и должности, и платежные ведомости, пропади пропадом все боевые расписания и субординации, но я не могу быть ни надсмотрщиком, который бы вдруг напустился на себе подобных, ни вестником несчастья для них. И если в эту секунду я не откажусь делать нечто подобное, тогда я пропал. И говорю:

– Товарищ полковник, но этим занимаются офицеры из координационной группы.

– Да, но мы не можем возложить все на плечи координационной группы.

– И вы хотите, чтобы я докладывал… с какими проблемами сталкиваются командиры взводов.

– Так точно, – говорит он напряженно.

– Ну, это я вам могу сказать и сейчас. И они бы вам про них сказали, если бы их вызвали сюда.

– С какими проблемами они сталкиваются?

– Плохи у них дела, товарищ полковник, они затравлены, совсем обессилили, не видали своих детей, семьи, денег мало, у них нет экипировки…

– Оставьте это, сударь! Что, мы живем лучше? Только посмотрите, господа, что он говорит.

С лиц других присутствующих исчезают улыбки. Воцаряется тяжелое молчание. Кажется, все четверо искренне разочарованы. Глухим голосом Михаил произносит:

– Следовательно, вы считаете, что нет нужды, чтобы вы ходили на стройку с целью инспекции и проверки, как я от вас того требую.

– Товарищ полковник, я не подхожу для того, чтобы делать нечто подобное. Я семь лет работаю командиром взвода и знаю правила. Охрана труда запрещает мне делать это. Если бы я был назначен в координационную группу, тогда другое дело, а так… что я буду искать в ходе инспекций на стройке?

– Хорошо, товарищ Пóра. Ну, если вы только это имеете нам доложить, вы свободны. С завтрашнего дня приступайте к работе в вашем кабинете.

– Есть!

– Желаю удачи!

– Здравия желаю!

Выхожу из кабинета, охваченный смутным чувством, и иду к себе в кабинет, последний слева, находящийся как раз в конце холла. Очень странным был этот официальный тон, которым со мной говорил командир и который вопреки видимости не предвещал ничего хорошего.

Десять минут спустя заходит Друмеза:

– Пóра!

– Слушаюсь!

Засунув руку в карман и попыхивая сигаретой, Друмеза говорит:

– Итак, командир сказал, что в эту ночь ты заступаешь на дежурство здесь, на Витане. И он хочет список со всеми кадрами части, согласно боевому расписанию. Список должен иметь следующие рубрики. Пометь. Фамилия и имя каждого, звание, вид оружия, номер и серия удостоверения личности, домашний адрес, номер военного билета и кем выдан, базовая воинская часть, домашний телефон, имя жены, сколько детей имеет, какой носит размер одежды, фуражки и обуви, когда окончил военное училище. Смотри, чтобы завтра утром было готово, потому что так нужно.

– Мне это невозможно сделать! У меня нет достаточно времени!

– Ну, не поспишь эту ночь, мы для чего поставили тебя на дежурство?

– Товарищ полковник, всего около двухсот кадров. И не все из них в казарме. Часть личных дел у десиста, а десиста здесь нет. И даже если бы он и был и я хотя бы одну минуту тратил на каждого офицера, все равно бы это заняло у меня четыре часа. А мне требуется отнюдь не одна минута, чтобы все это заполнить. Мне нужно по крайней мере четверть часа на каждый кадр. Этот список я не могу составить меньше чем за три или четыре дня.

– Ну, не знаю! Что мне сказал Михаил, то я тебе и передаю. Я вам всегда говорил, что нехорошо ссориться с начальством. Вижу, что вы… Ну, это ваше дело.

И Друмеза внимательно смотрит на меня, выпуская мне дым под нос. Затем уходит.

Я беру с собой тетрадь и поднимаюсь в спальни, пытаясь собрать личные данные у офицеров и младших офицеров, находящихся здесь. Как поймаю одного, записываю все в тетрадь. Пишу… пишу… В спальных корпусах колонии вечер продолжается почти… до утра. Старшины еще не спят. Меня принимают участливо. У меня всегда были хорошие отношения с младшими офицерами, есть, конечно, и исключения, но такие, как Илфован, – это нечто совсем иное, и смысл их пребывания здесь иной.