1) упразднить двадцатипятилетние приговоры;

2) упразднить секретные тюрьмы;

3) упразднить принудительный труд в северных областях: Воркута, Магадан, Красноярск и т. д.;

4) ввести двухнедельный отпуск для заключенных, работающих в шахтах;

5) улучшить качество питания и одежды;

6) восстановить смешанные лагеря.

Мятежники ждали ответа от оперов, чтобы привести свой план в исполнение. У меня, естественно, не было страха, я его столько раз испытывала, что смерть меня не страшила, но погибнуть от рук людей, страдающих так же, как и ты, было бы поистине глупо! Одна «наседка» – доносчица опера из уголовниц – пришла искать у нас укрытия, от нее мы узнали, что наш барак со дня на день подвергнется нападению. Я раздобыла топор и спрятала его в коробке с лекарствами, чтобы потом отдать его ночной сторожихе для самообороны.

В декабре грянули жестокие морозы, а у нас не хватало дров, чтобы согреть детей. Работа администрации была парализована. Однажды ночью 5-й ОЛП был захвачен мятежниками. Охрана не успела привести себя в боевую готовность. Вход в лагерь теперь контролировался бунтовщиками в масках. Архивы со списками «наседок» оказались в руках победителей. Стукачей немедленно хватали, убивали и обезглавливали. Через несколько часов на земле в ряд лежало шестьдесят трупов. Только инженерам разрешалось выходить за пределы 5-го лагпункта для обслуживания центральной электростанции. Когда появился главврач Вятлага, охранник подошел к главарю мятежников и спросил разрешения впустить доктора. Его провели в кабинет опера, где сидели трое мужчин в масках. Они вежливо сказали ему, что если он пришел для того, чтобы успокоить восставших, то может уходить сразу. Врач ответил, что он здесь лишь для того, чтобы выполнять свои обязанности доктора, но если в лагере нет больных, то он вернется обратно. Что он и сделал, впрочем, никто и не пытался ему помешать.

29 декабря нам объявили, что на следующий день должна приехать новая делегация из Москвы. Все задавались вопросом: будет ли там Ворошилов?

30 декабря прибыла делегация, но без Ворошилова, и ее, естественно, не пустили за порог лагеря. Она уехала несолоно хлебавши. Опера ждали последних распоряжений из Москвы.

Нас охватил страх…

О праздновании Нового года не было и речи. Все ждали решения из Москвы. Мы больше не спали, всю ночь прислушиваясь к малейшему шороху. 3 января 1954 года уже на рассвете мы услышали эхо какой-то погони, крики, а утром на дорожке, ведущей к бараку мятежников, обнаружили трупы трех обезглавленных женщин. На улице был сорок один градус мороза, а у нас не было дров! Вокруг царил беспорядок. Среди трупов, поступавших в морг ежедневно, я опознала одного мужчину из 16-го лазарета, приговоренного уголовниками за сотрудничество с опером.

6 января Москва наконец отправила распоряжения администрации Вятлага. Они были простыми: силой навести порядок. Переговорщики уговаривали мятежников незамедлительно сдаться, в противном случае войска начнут действовать без предупреждения.

8 января, в девять часов утра, монголы с автоматами наперевес, накачанные водкой, ворвались в бараки мятежников, и в течение часа оттуда слышались звуки автоматных очередей. В тот момент, когда монголы открыли огонь, я находилась в Доме младенца в свободной зоне. Вскоре лагерь запылал огнем, и к половине одиннадцатого утра все было кончено. Наступила зловещая тишина, а затем послышался шум отвратительной бойни. Пожарные безжалостно направляли на раненых свои шланги с водой, тут же превращая умирающих в куски льда. В течение трех дней и ночей мы, вооруженные железными кирками и ломами, раскалывали ледяные глыбы, чтобы извлечь трупы и отнести их в прогретый лазарет для оттаивания. Какие сцены отчаяния можно было наблюдать, когда кто-нибудь из нас узнавал среди мертвецов своего друга или отца ребенка! Я помню одну мать, обнаружившую останки своего восемнадцатилетнего сына, – она даже не знала, что он был арестован. Живот и ноги убитых были изрешечены пулями. Для Москвы все они умерли от острого перитонита. Эмвэдэшники не смогли установить личности главарей «кожаных шапок»: когда началась стрельба, они укрылись в третьем бараке, сами его подожгли и в результате погибли, превратившись в уголь. Из тысяч заключенных выжили только трое, двоим из них ампутировали ноги. Третий, с переломанным позвоночником, был перевезен в Киров, где и умер.

9 января 1954 года называют «кровавой субботой» по аналогии с «кровавым воскресеньем»[161].

Вслед за бойней в 5-м ОЛПе произошел бунт в 19-й и 20-й секретных тюрьмах: заключенные стали забрасывать тюремную охрану кирпичами из разрушенных дымоходов. Трое охранников были убиты, пятнадцать заключенных застрелены. Трое пожарных, отличившихся жестокостью во время «монгольского» штурма, были найдены обезглавленными в своих казармах! Москва немедленно распорядилась заменить войска и пожарные команды. Порядок был восстановлен.

В феврале со мной произошла отвратительная история, которая едва не обошлась мне слишком дорого. Двое саночников привезли несколько охапок дров для отопления Дома младенца. Женщина, которой была поручена эта работа, не смогла быстро разжечь влажные дрова и решила взять поленья из кухни, но этому воспротивилась кухарка. Тогда уборщица обратилась ко мне с просьбой, чтобы я попросила кухарку дать ей дрова для обогрева детей. Ничего не говоря, я взяла несколько поленьев, но, когда уборщица уже готова была их забрать, кухарка вновь стала этому сопротивляться. Тогда, потеряв терпение, я шлепнула ее по заднице. Она в ярости повернулась ко мне и завопила: «Грязная жидовка! Фашистская морда! Жаль, что тебя не растерзали немцы!»

Тут уже меня охватило бешенство. Подняв лежавший у моих ног топор, я произнесла:

– Повторишь такое еще раз – и в последний раз увидишь мою фашистскую морду!

Кухарка в испуге стала звать на помощь охранника. Одна кормящая мамочка при виде приближающегося охранника вырвала у меня из рук топор и спрятала его. Таким образом, мой неприятель не поверил кухарке на слово, поскольку не видел топор и не присутствовал при этой сцене. Доктор Шабельская и другие женщины опровергли слова кухарки. Охранник, не зная, как поступить, отвел меня в лагерное управление. Вечером вызывали свидетелей, но все они дали показания в мою пользу. Тем не менее начальник лагерной администрации распорядился лишить меня работы.

17 февраля меня снова вернули в лагерь. Я думала только об одном: как избежать возвращения в сельхоз № 3. Я пошла к начальнику лагеря и рассказала свою историю. На это он ответил:

– Вы прекрасно знаете, что у меня нет никаких полномочий заставить доктора Иванову изменить свое решение.

– Да, я это знаю. Тогда, гражданин начальник, определите меня в какую-нибудь бригаду – я не хочу возвращаться в третий сельхоз!

– Хорошо. Позовите ко мне начальника учетно-распределительного отдела.