купцов и на их, купающихся в роскоши и жрущих сладости свиноподобных отпрысков.

— Достаточно, — грубо оборвал я бандита, — Мы уже услышали достаточно. И поняли, что на кривую дорожку вы свернули не от хорошей жизни. Хватит об этом.

Разбойник умолк. Несколько мгновений в воздухе висело напряженная тишина, нарушаемая лишь руганью кметов, вытягивавших засов из пазух. Наконец он выскользнул из них. Ударил одного из бандитов по лбу и грохнулся в грязь. Створки ворот со скрипом раскрылись и колонна неторопливо двинулась дальше.

— Кто была та женщина?

— Это то… — разбойник снова отстегнул от пояса фляжку, приложился к ней и двумя мощными глотками вылакал до самого донышка. Отдышался. Занюхнул рукавом. Отёр усы. И продолжил, — Динка. Полюбовница Мики. Она вызвалась за дитями присматривать.

— А сам Мика где? — поинтересовался я, покосившись на Гарвела, — Он был с нами?

— Был, — кивнул десятник, — Да только, как бой закончился, приспичило ему в деревню возвернуться. Ну тако я его и отпустил. Драться то всё равно больше не собирались, а значит и нужды в нём особой не было.

— Зря, — констатировал Бернард. Но не пояснил почему. Колонна вновь погрузилась в тяжелое, глухое молчание.

Тишину нарушил чей-то вой, доносившийся со стороны частокола. Он заставил нас вздрогнуть. Повернуть головы. Посмотреть.

Посреди поля недавней битвы сидела какая-то женщина, а на коленях у неё покоилась разможжённая голова всадника. Того самого, которого мои ребята повалили на землю и зарубили. Кровь, вперемешку с ошмётками мозгов и осколками черепа стекала у неё между пальцев. Пачкала платье. Единственный уцелевший глаз покойника, ещё не успевший затянуться поволокой, безучастно смотрел в серое небо, затянутое низкими свинцовыми тучами. Женщина выла.

— Убивцы! Пошто вы моего мужа загубили, изуверы! Пошто…

Никто не сказал ни слова. Колонна двинулась дальше. В воздухе висела тяжелая, напряженная тишина, нарушаемая лишь криками и стонами раненных. У некоторых из них уже начиналась горячка.

Шли весь оставшийся день. Приходилось несколько раз останавливаться, чтобы Вернон и помогавшие ему маркитантки, сменили повязки тем, кто ехал на телегах. Раны были глубокие, и бинты очень быстро пропитывались кровью.

Несколько раз я подходил к Айлин. Пробовал слегка приобнять её за плечи. Поговорить. Но девушка никак на это не реагировала. Она вообще больше ни на что не реагировала. Лишь механически брела вслед за остальными солдатами. Молча.

До деревни добались уже под вечер. Солнце уже успело наполовину скрыться за тёмной полосой дальнего леса, когда из-за очередного поворота дороги показался частокол Риверграсса. Ворота были распахнуты настежь. Их никто не охранял. Возле ворот вообще никого не было. Только чей-то повешенный труп, поскрипывая пеньковой верёвкой, слегка покачивался на стропилах.

— Мика… — ошарашенно выдавил из себя Гарвел, быстро узнав в покойнике бывшего ополченца, — Что ж ты натворил то, полудурок…

Ответом ему было тяжелое молчание, нарушаемое лишь стонами раненных, да чьими-то громкими всхлипами. Источник всхлипов обнаружился когда мы миновали ворота. За ними на коленях стояла женщина. Стояла и почти что беззвучно рыдала, не сводя взгляда с подвешенного на верёвке тела. Рядом с ней стоял и нервно мял свою шапку мужик. Его лицо мне показалось смутно знакомым. Кажется, это был Авин. Тот самый крестьянин, который несколько дней назад встретил в полях наш обоз.

Завидев нас, женщина прекратила рыдать. Несколько долгих секунд смотрела, переводя взгляд то на меня, то на Айлин, то на Бернарда, то на Любоша. А затем вскочила и заорала.

— Ублюдки затраханные. Чтоб вы все подохли, псы паршивые. Чтоб у тебя твоя девка холерой заболела, колдунище пога…

Она не договорила. Авин схватил женщину за плечи, зажал ей рот ладонью. Затем посмотрел на меня. Смачно сплюнул. И поволок брыкающуюся и воющую супругу куда-то за хаты. Похоже, Мика, приходился им сыном.

Колонна двинулась дальше. Но на этот раз уйти далеко нам не дали. Дорогу, идущую к главной деревенской площади перегородили полтора десятка ополченцев с луками и самострелами наготове. Во главе у них стоял Одрин.

— С дороги, — глухо прорычал я, вытаскивая меч из ножен, — Сегодня пролилось уже достаточно крови. Но видят боги, мы готовы пролить ещё, ежели какая-нибудь мразь решит встать у нас на пути.

— Не сомневаюсь, — прошамкал командир ополчения. К новым дыркам, появившимся на месте выпавших зубов, привыкнуть он ещё не успел, — Но я не могу этого позволить.

— Построиться! — заорал я, повернувшись к солдатам, — Щиты вперёд, арбалеты в тыл. Живо!

Бойцы выполнили команду незамедлительно. Через несколько секунд улицу перегородил плотный строй щитов, за спинами которых расположились немногочисленные арбалетчики. Заскрипели тетивы взводимых самострелов.

Ополченцы заметно занервничали. Отступили на шаг. Затем ещё на шаг. Глефы и готентаги в их руках начали нервно подрагивать. На месте остался лишь Одрин. На лбу у командира ополчения выступили крохотные бисеринки пота. Лицо побледнело. Руки до побелевших костяшек вцепились в рукоять меча.

— Я не могу этого допустить, — повторил он, не сдвинувшись с места. Я подошёл к нему. Заглянул в глаза. И тихо спросил.

— И ты готов защищать его? Проливать кровь своих солдат за этого уёбка? За того, кто отправил тебя бить собственных родичей?

Одрин хищно оскалился. Его, лишённая половины зубов «улыбка», выглядела поистине жутко.

— Защищать? — прошипел он, — Нет, не готов. Но я не хочу, чтобы вы его убили. Я сделаю это сам. Позже.

Я отступил на шаг. Убрал меч в ножны. Жестом показал своим бойцам перестроиться обратно, в походный порядок. Повернулся к командиру ополчения и сказал.

— В таком случае, можешь быть спокоен. Мы не собираемся отбирать у тебя твою месть. Лишь хотим взглянуть этому сукину сыну в глаза. И поинтересоваться, сладко ли ему спалось сегодня ночью.

Командир ополчения немного помедлил, с сомнением глядя то на меня, то на моих людей. Затем убрал меч в ножны и молча протянул мне руку. Я так же молча пожал её. Слова сейчас были не нужны. Все всё понимали и так. Без них.

Ополченцы расступились, и колонна наконец-то добралась до главной деревенской площади, остановившись перед домом старосты. К нам тут же потянулись местные. Кто-то среди солдат искал своих родных, кто-то тут же бросился помогать Вернону выгружать раненых из телег, кто-то побежал за здешним лекарем. Сегодня ему предстояло много работы.

— Ладно, — мрачно бросил я, — Не будем тянуть. Бернард, организуй людей. Пусть помогут с раненными.