и посуху. Без повода. На сухую! Получив от Афродиты прямой приказ! Через Ареса. Позволявшего ей реализовать на практике те полномочия, что так характерны для любого аватара Господа, спустившегося откуда-то сверху (здесь: из каюты старпома) в самый низ для наведения порядка.

Невольно ассоциируя Ганешу с его уже сквозящей женственностью и властью над ними самого капитана. Непроизвольно став тут для всех из «сына полка» Немезиды «капитанской дочкой»20 Кроноса. Со всеми её пушкинскими капризами, кокетством диалогов и коварством сюжета.

Ведь проказник Швабрин, который в предыдущих воплощениях так неистово её домогался, что это заметил и описал Пушкин, добился лишь того, что их судьбы переплелись на судне «Делос» столь замысловатым образом, что теперь он жил со своей сожительницей в одной каюте. И постоянно ворчал на неё за то, что она ему опять отказывала. Но, как менее благородная, водила в каюту кого ни попадя, пока он был на смене. Так ещё и ни в какую не желала убирать каюту! Как любая баба. Уничтожая компромат!

Поэтому-то Пушкин и написал о ней тогда, что никакая это не София-премудрая, а обычная Машка, каких пруд пруди. Вздорная и глупая!

Просто вынужденная тогда самой судьбой (по сценарию агентства «Новая жизнь ангела») воплощать отвлечённые «Декоративные фантазии» Уайльда, который наивно полагал, пока писал «фантазии», что просто выдумывает себе очередную художественную безделицу, а не сценарий чьей-то будущей жизни. Заставив Афродиту играть на абсолютне Аполлона, ото всех «под тенью роз танцующей сокрыта».

Ох уж мне эта сила слова!

Странно, спросите вы, но неужели Афродиту никогда не тянуло поэкспериментировать с мужчинами? И хоть немного побеситься. Ведь именно этим и обусловлено то, что монахи в языческих монастырях глубокой древности нет-нет, да соблазняли друг друга, когда один из них, особо ревностно молившийся богине Кали, вдруг запускал в своём теле трансформацию. И, не понимая того, что с ним происходит, начинал фантазировать. Причём, телесно. На беду монастыря. Где даже его руководитель не располагал всем пониманием того, к чему был призван. То есть — не понимая того, откуда именно бралась тяга к юношам в древнем Риме. Где каждый гражданин считался именно свободным только после того, как заканчивал «Сизифов труд». И становился действительно свободным — от потребностей собственного тела. Но уже располагал всей необходимой информацией по поводу того, что с ним будет теперь происходить. Первые пару месяцев. Пока полностью не успокоится твой гормональный фон. И ни в коем случае больше не олицетворять себя с телом! Понимая теперь, что тело — это не более, чем био-костюм, искусственно сконструированный Создателями именно для того, чтобы ты мог перемещаться в этом экзоскилете по данной тебе — в полное распоряжение — планете. С возможностью пополнения его энергетического потенциала во время сна и приёма растительной пищи. Полностью адаптированный под тебя (принято говорить: твою душу — плазмоид) столь совершенно, что ты этого даже не ощущаешь! Через ряд других, всё более тонких тел. Подобных энерго-приводам. Ведь видимая материя — это лишь всё продолжающая остывать энергия. Которой мы, пополняя свой энергетический запас, не даем остыть и отвердеть (став памятником), расщепляя пищу внутри ядерного реактора — желудка и кишечника.

Как и любая амазонка, Афродита воспринимала мужчин, как своих рабов. Да-да, грязных полу животных! И не более того. Она всегда любила только и только девушек.

Находя ещё даже в детстве, в деревне у бабушки, очень странным то, что три одноклассницы старшей его на четыре года двоюродной сестры Алакнанды стеснялись и суеверно прятались в кустах от Ганеши, когда искали туалетную комнату. В лесу. По дороге на пруд. Указывая его удивлению рукой на то, что он, якобы, мальчик. Чтобы он шёл дальше. А они, ведь, девочки. Пытаясь найти хоть какую-то разницу! Журча голосами и струями. Разницу, которой он тогда и вовсе ещё не ощущал, буквально наслаждаясь их чудесным обществом.

А уж потом-то — и подавно! Окунувшись с разбегу во взвод телеграфисток в армии, как в свою родную стихию. В тот самый пруд всепоглощающей его женственности, в которой он, с самого детства, так любил купаться!

Но не очистившись в рейсе в горниле раскаяния до конца от возможных корректировок своим прошлым-я актуальной для настоящего момента мифологии поведения, Ганеша изжил в море свои мужские повадки не до конца. И этот недо-конец торчал теперь из-под тоги его духа, создавая на ней бугры рельефа местности, на которой местечковые войска под командованием Банана ни в какую не желали покидать захваченный плацдарм, яростным скрежетом возражений заглушая голос разума.

Тем более что каждый раз, как только Ганеша твёрдо решал для себя бросить уже этот неблагодарный литературный труд, заставлявший его на берегу снова и снова собирать материалы в чужих объятиях, архангел тут же спрашивал: «А вдруг, кто-то ещё не знает? Ты должен им помочь, чтобы люди не наступали уже на твои грабли. Пиши!»

Только и ожидая, когда же он там наиграется и наконец-то уже взлетит, развернув над миром свои гигантские крылья самого совершенного ангела, который только блуждал в этих краях. Да и то — случайно.

Глава17Компенсация

Находя теперь, по приходу из рейса, свои не менее «декоративные» игры с ничего не подозревающей об этом Каллисто, весьма забавными. Заставляя Каллисто, манипулируя её привязанностями и обусловленностью (тут же покупая ей всё, что та потребует), реализовывать в спальне самые разнузданные сексуальные фантазии моряков. В качестве «компенсации», разумеется. Изживая их в действительности. Одну за другой.

Которого Елена воспринимала обычным парнем. Пусть более нежным и любящим, чем все другие. Цветиком-семицветиком, осуществляющим все её мечты! Воспринимая это как влюблённость. В неё-любимую! Его Елену Прекрасную. И только поэтому, так сказать по привычке, заставляла себя этому без ума влюблённому в неё андрогину подчиняться. Когда он иногда побуждал Елену целовать и ласкать его столь чувствительную теперь грудь. Подкачанную ещё в юности и потому не особо выделявшуюся теперь на фоне других андрогинов. Как у некоторых фараонов (не будем тыкать в этого хромого юношу пальцем, Эхнатону и так досталось), груди которых после трансформации под контролем жрецов понуро свисали вниз, как и у любой ленной бабы.

Елена надеялась, подобно Сфене, постепенно переломить ход его игры, перехватить у Сиринги инициативу, оттеснить Медузу Горгону корпусом, опережая Ситу, выйти один на один с вратарём… Удар! Ещё удар!..

О, наивность! Что и заставляло Елену столь бешено гонять по льду своей игры, прищелкивая звонко клюшкой языка его вполне себе мужскую шайбу. Весьма результативно забивая