На съезде партии в марте 2013 года Вэнь Цзябао ушел с поста премьера и после ухода выступил с новыми предостережениями о серьезном дисбалансе, отметив “растущий конфликт между факторами, оказывающими давление на экономический рост в сторону его понижения, и излишними производственными мощностями”. Однако вместо того чтобы реформировать китайскую модель роста, базировавшуюся на инвестициях, правительство Вэня закачало в нее дополнительно триллионы долларов новых кредитов. Оптимисты смотрели на его преемника с надеждой, ожидая перемен. Новый премьер Ли Кэцян, молодой энергичный экономист, говорил о высвобождении рыночных сил, борьбе с загрязнением окружающей среды и сокращении неравенства. Все это, казалось, означало (снова), что Китай готов позволить экономике расти темпами, соответствовавшими ее зрелому статусу, – что в свою очередь позволило бы обуздать кредитный бум.

Однако возврата к реальным практическим целям не произошло. Вместо этого в июле 2013 года стали видны истинные приоритеты властей: один из ведущих руководителей объявил, что рост ВВП ниже официального целевого уровня в 7,5 % “неприемлем”. Не желая соглашаться с тем, что экономикам среднего класса свойственно расти более медленными темпами, Пекин, по-видимому, пошел на поводу у населения, верившего, что своими директивами правительство может добиться любых темпов роста. Сосредоточившись на достижении официального целевого уровня или, по крайней мере, делая вид, что это так, правительство начало отчитываться о том, что рост ВВП ежеквартально находится в нескольких десятичных знаках от 7,5 %. И не могло заставить себя перекрыть поток свежих кредитов.

В течение 2013 года новое руководство пыталось сократить объемы кредитования, например лимитируя размер банковских ссуд на строительство новых домов, ограничивая покупку вторых домов и принимая другие меры для контроля над взрывным ростом цен на недвижимость в крупных городах. Но при первых же признаках замедления роста экономики кредитная заслонка открывалась снова. Вступавшие в кредитную игру новые игроки оказывались все менее вменяемыми. Например, угольные и сталелитейные компании, которые не занимались финансовой деятельностью, тем не менее стали гарантировать миллиарды долларов в долговых расписках, выпускавшихся их клиентами и партнерами. Страдающие от нехватки денежных средств компании стали использовать эти долговые расписки в качестве “страховых векселей” как разновидность виртуальной валюты. В 2014 году Центробанк Китая определил, что общая стоимость таких векселей, находившихся в обращении, достигла эквивалента в три триллиона долларов.

Кредитный ажиотаж устремился к новым высотам. К 2014 году бум в сфере недвижимости, казалось, достиг пика, потому что цены в больших городах снизились; однако кредиты все равно лились рекой – этому способствовало появление сотен новых сайтов с названиями типа SouFun, которые позволяли инвесторам-любителям купить кусочек новой ипотеки на элитные апартаменты всего за несколько юаней; один юань стоил в то время шестнадцать центов. На этих сайтах обещали в считанные недели выплатить двузначный доход. Профессиональные аналитики отметали подобные предложения как нереальные, сомневаясь, что кредиторы вообще имели какое бы то ни было отношение к роскошным апартаментам, изображенным на их рекламных фотографиях.

К этому моменту кредитные дельцы устремили взоры к новым целям – типичная ситуация на поздних стадиях кредитомании. Кредиты, направлявшиеся на рынок недвижимости, развернулись в сторону фондового рынка, на этот раз при шумной поддержке со стороны государственных СМИ, которые рекламировали покупку акций как акт патриотизма и демонстрацию здравого подхода к финансам. Китайские граждане хранили в загашниках около 20 трлн долларов, и китайские власти хотели направить часть этих накоплений на покупку акций в отчаянной попытке предоставить обремененным долгами компаниям новый источник финансирования. Ясно, что задача была дать толчок медленной и устойчивой игре на повышение. Однако фондовая биржа, на которой долгие годы царило затишье, взорвалась одним из самых больших пузырей в истории.

Есть четыре основных признака пузыря на фондовой бирже: цены растут с такой скоростью, которую нельзя оправдать ростом экономики; высокий уровень заемного финансирования для покупки акций; большое количество покупок инвестиционных активов с целью перепродажи в краткосрочной перспективе и астрономические цены. В апреле 2015 года, когда шанхайская биржа за предыдущие шесть месяцев уже поднялась на 70 %, правительственная газета “Жэньминь жибао” хвасталась, что хорошие времена “только начинаются”. Но рынок по-прежнему рос, несмотря на то, что были достигнуты крайне высокие значения по всем четырем признакам пузыря, что является редкостью. Стоимость акций продолжала расти, хотя экономический рост замедлялся и доходы компаний снижались. Сумма кредитов, взятых китайскими инвесторами для покупки акций, равнялась 9 % общей стоимости торгуемых акций – самый высокий уровень использования привлеченного финансирования для покупки акций за всю историю фондовых бирж. В отдельные дни в Китае больше акций переходило из рук в руки, чем во всем остальном мире, вместе взятом. Миллионы простых китайцев, соблазненные статьями в государственных СМИ о преимуществах покупки акций, еженедельно регистрировались как инвесторы на фондовом рынке. У двух третей свежеиспеченных инвесторов не было даже школьного образования. В сельской местности фермеры организовывали миниатюрные фондовые рынки. Некоторые сообщали, что больше времени тратят на фондовые торги, чем на полевые работы.

Китайский экономист У Цзинлянь однажды сказал, что китайские фондовые биржи “хуже казино, потому что в казино есть правила”. В июне 2015-го рынок стал рушиться, и на этот раз, в отличие от 2008 года, правительство активно вмешалось. Например, инвесторам было строго запрещено продавать акции, а тем, кто нарушит этот запрет, грозило судебное преследование. Но Пекин был неспособен остановить обвал рынка, и когда Шанхайский рынок за пару месяцев потерял более трети своей стоимости, всеобщая вера в то, что пекинские авторитарные власти могут добиваться любого экономического результата по своему желанию, неожиданно пошатнулась. Международные авторитеты засомневались в способности Пекина мудро управлять экономикой, после того как его лидеры надули пузыри на рынках акций, облигаций и недвижимости. Все эти пузыри представляли серьезную опасность для развития Китая.

Этот кредитный ажиотаж имел специфические китайские особенности, включая получение региональными властями кредитов через подставные компании и использование коммунистической пропаганды для одобрения капиталистического пузыря, но лежавшая в его основе уязвимость была типичной для большинства маний. На рынке явно существовал риск недобросовестности, поскольку большинство кредиторов рассчитывало, что в случае неудачи правительство возместит их потери; а также очевидный потенциальный конфликт интересов и возможность кредитования по знакомству, так как государству принадлежали и крупнейшие банки, и их крупнейшие клиенты, и наблюдалась знакомая картина, когда новые кредитные аферисты выпрыгивают на поверхность быстрее, чем рука государства успевает их прихлопнуть. Все это важные тревожные сигналы.

Кредитный запой в Китае вот-вот должен был стать самым большим за всю историю развивающегося мира. Вспомним, что в течение 2008 года рост кредитов оставался стабильным как доля ВВП Китая, но после того как партийные лидеры в конце того года открыли кредитную заслонку, долговая нагрузка резко выросла. К 2013 году пятилетний прирост частного долга как доли ВВП составил рекордные восемьдесят процентных пунктов. Следующий по величине зарегистрированный кредитный запой в развивающемся мире произошел в 1990-е в Малайзии и Таиланде. В Таиланде в 1997 году пятилетний прирост частного долга как доли ВВП достиг шестидесяти семи процентных пунктов, и последовавший спад был чудовищным. Ни одна страна не может пережить долговой запой такого масштаба без серьезного экономического спада. Было маловероятно, что Китай избежит подобной участи.