«Вернувшись из Железноводска в Москву, хохмы ради принял участие в конкурсе на короткий рассказ, который объявила “Литературная газета” на своей недавно введенной юмористической полосе “Тринадцать стульев”. Рассказ состоял из одной фразы: “Состав отдыхающих санатория ‘Дубовая роща’ полностью отвечал его названию”.

Реакция заместителя главного редактора «Литературки» Виталия Сырокомского:

– Если ты предъявишь мне документальные доказательства, что в стране есть еще хоть один санаторий с таким названием, но не в системе Четвертого управления, мы тебя напечатаем, а может, и премию дадим.

Такого санатория за пределами “кремлевки” не оказалось. “Дубовая роща” – санаторий для привилегированных…»

В столовой за нашим столиком сидел первый секретарь Пятигорского горкома Иван Сергеевич Болдырев, молодой партийный работник. Он держался крайне настороженно. Избегал общения с другими отдыхающими и только осматривал высокопоставленных чиновников внимательным взглядом. Сам он ни о чем не рассказывал. На вопросы отвечал, хорошенько подумав, и лишь на нейтральные темы – о семье, о сыне, которому подарил только-только появившиеся тогда электронные часы по случаю поступления в Бауманское училище. Иван Сергеевич, видимо, крепко усвоил, что молчание – золото. Ей-богу, свет не видел более осторожного человека.

Наш сосед почему-то никогда не подходил к отдыхавшему в том же санатории своему непосредственному начальнику Виктору Алексеевичу Казначееву, второму секретарю Ставропольского крайкома партии. Они словно не замечали друг друга. Видно, отношения в краевой верхушке были непростые.

Казначеев был человек иного типа, чем Болдырев: очень заметный и даже шумный. Официантки порхали вокруг него, готовые исполнить любое желание второго лица в крае. Санаторий хотя и подчинялся Москве, но находился на территории края, и Казначеев вел себя по-хозяйски.

Кстати говоря, имя главного хозяина – первого секретаря Ставропольского крайкома – в разговорах ни разу не возникло. А ведь это был ни кто иной, как Михаил Сергеевич Горбачев. Пройдет каких-нибудь пару лет, и его имя услышит вся страна.

Характерно, что Горбачев впоследствии забрал Виктора Казначеева в Москву, но дал ему сравнительно невысокую должность заместителя министра. А нашего соседа-молчуна, Ивана Сергеевича Болдырева, посадил на свое место, сделал хозяином огромного края и членом ЦК. Помню, что это назначение заставило меня сильно усомниться в способности Горбачева подбирать кадры. Впрочем, было ли из кого выбирать? Система отрицательного отбора пагубно сказалась на качестве управленческих кадров…

Назначением в Москву сам Горбачев был обязан не председателю КГБ Андропову, как принято считать, а главному партийному кадровику Ивану Васильевичу Капитонову, который по просьбе Брежнева подбирал кандидатов на пост секретаря ЦК по сельскому хозяйству, и, конечно же, Суслову.

Мнения председателя КГБ Андропова относительно кадровых вопросов в партии не спрашивали. Решающий голос принадлежал Суслову. Он как бывший секретарь Ставропольского крайкома следил за своими наследниками и рано приметил Горбачева.

Приехав в Ставрополь, Суслов высоко оценивал работу крайкома:

– У города и края широкие и ясные перспективы: возглавляет трудящихся Ставрополья краевая партийная организация, закаленная в борьбе и труде, верный отряд нашей ленинской коммунистической партии.

Много позже бывший второй секретарь крайкома Виктор Казначеев рассказывал:

«Михаил Сергеевич постарался, чтобы на праздник, посвященный двухсотлетию Ставрополя, которому вручили орден Октябрьской Революции, приехал М. А. Суслов с дочерью, Майей Михайловной. Событие совпало с днем ее рождения. Раиса Максимовна Горбачева никого к ней не допускала. И, видимо, по этой причине жен других секретарей крайкома не пригласили на званый вечер, посвященный этой дате.

Михаил Сергеевич всегда восхищался Сусловым, называл его совестью партии. Ходили разговоры о том, что когда Суслов приезжал из-за границы, то оставшуюся валюту сдавал в партийную кассу. Может быть, так оно и было – для создания определенного имиджа. В день рождения Майе Михайловне преподнесли дорогие сувениры.

Перед отлетом в самолет положили подводное ружье и модную в те годы кожаную куртку для внука Суслова. Он все принял с благодарностью. А как же партийная совесть главного теоретика коммунизма, о которой народ был столько наслышан?»

Сейчас уже некому подтвердить или опровергнуть слова бывшего второго секретаря крайкома. Возможно, они были продиктованы обидой на Суслова, поддержавшего когда-то Горбачева.

7 июля 1977 года Ставрополь был отмечен орденом Октябрьской революции – в СССР это была вторая по значимости награда после ордена Ленина – «за большие успехи, достигнутые трудящимися города в хозяйственном и культурном строительстве, отмечая заслуги в революционном движении, в борьбе с немецко-фашистскими захватчиками в годы Великой Отечественной войны и в связи с 200-летием со дня основания». Почти через год в город прибыл Михаил Андреевич. 12 мая в краевом драматическом театре имени М. Ю. Лермонтова состоялось торжественное заседание, на котором Суслов прикрепил орден к знамени города.

Еще один бывший руководитель крайкома, попавший в опалу, Леонид Николаевич Ефремов писал:

«Рассказывали мне друзья, что М. А. Суслову была организована Горбачевым пышная встреча, собирали даже оставшихся в живых участников партизанских отрядов, которыми в годы Великой Отечественной войны на Ставрополье руководил М. А. Суслов. Отыскали землянку, где он якобы скрывался со своим штабом. Говорят, что он даже прослезился, увидев некоторых своих соратников».

Профессор Вадим Алексеевич Печенев, который работал в отделе пропаганды ЦК, а потом стал помощником Черненко, рассказывал мне:

– Была любопытная деталь в той аппаратной жизни. Мы знали, что если сегодня в каком-то отделе появился инструктор или заведующий сектором с Урала, который традиционно курировал Кириленко, то завтра появится кто-то со Ставрополья, которое курировал Суслов. То есть они следили за соблюдением баланса.

На следующий день после избрания секретарем ЦК в ноябре 1978 года Горбачев пришел к Брежневу. Уже тяжело больной хозяин страны принял нового секретаря ЦК.

Черненко доверительно заметил Горбачеву:

– Леонид Ильич исходит из того, что ты на его стороне, лоялен по отношению к нему. Он это ценит.

Пост секретаря ЦК по сельскому хозяйству был опасным – с учетом бедственного состояния самой аграрной отрасли. Михаил Сергеевич вступил в острый конфликт с главой правительства Алексеем Николаевичем Косыгиным. Не без задней мысли – предполагая, что Брежневу это понравится. Правда, Косыгин тоже неважно относился к Горбачеву. Он несколько раз отдыхал в Кисловодске, но с Михаилом Сергеевичем не сблизился.

Перед началом торжественной церемонии вручения наград космонавтам в сентябре 1979 года члены высшего партийного руководства собрались у входа в Екатерининский зал.

Косыгин выразил недовольство:

– Вот нам, членам Политбюро, разослали записку сельхозотдела ЦК, Горбачев ее подписал. Он и его отдел пошли на поводу у местнических настроений, а у нас нет больше валюты закупать зерно. Надо не либеральничать, а предъявить более жесткий спрос и выполнить план заготовок.

В ответ на это Горбачев, который всего год был секретарем ЦК, позволил себе прилюдно атаковать члена Политбюро. Самым жестким образом он ответил, что если председатель Совета министров считает, что отдел ЦК