Дарий и Ксеркс потратили несколько лет на строительство флота, мобилизовали все военные суда с портов Эгейского и Средиземного морей, и поэтому усиливать персидскую армаду было просто нечем. А построить новые корабли за столь короткий отрезок времени, прошедший со дня перехода Ксеркса через Геллеспонт и до вторжения персов в Атттику, было просто нереально. Поэтому накануне битвы при Саламине превосходство персидского флота над эллинским было значительным, но не таким подавляющим, как к началу вторжения. Геродот и Эсхил, чтобы подчеркнуть значимость победы соотечественников, могли преуменьшить силы греков и преувеличить силы персов.

Решив одновременно атаковать противника на всех фронтах, Ксеркс вызвал Мардония и приказал начинать наступление на Пелопоннес.

* * *

В отличие от военного совета у Ксеркса, где все прошло чинно и спокойно, на совещании у Эврибиада бушевали нешуточные страсти. Командиры пелопоннесских кораблей не на шутку перепугались и требовали от командующего отплыть к Истму. Веру в победу они утратили окончательно и больше всего боялись оказаться запертыми у Саламина, где их легко могли уничтожить персы. Охваченные паникой стратеги крепко разругались с афинянами, эгинцами и мегарцами, насели на Эврибиада всем скопом и вынуждали спартанца дать сигнал к отплытию. Увидев, что ситуация выходит из-под контроля, Фемистокл покинул совещание и отправился к себе на корабль.

Там он вызвал своего слугу перса Сикинна, бывшего воспитателем детей Фемистокла, и велел ему на лодке отплыть в лагерь персов. Сикинн должен был передать Ксерксу следующие слова своего господина: «Афинский военачальник Фемистокл переходит на сторону царя, первый извещает его о том, что эллины хотят бежать, и советует ему не дать им убежать, а напасть на них, пока они находятся в тревоге по случаю отсутствия сухопутного войска, и уничтожить их морские силы» (Plut. Them. 12).

Получив это известие, Ксеркс возрадовался, ибо оно полностью отвечало его планам по уничтожению флота эллинов у Саламина. Отпустив Сикинна[71] назад, царь, несмотря на то, что стояла глубокая ночь, вновь созвал своих полководцев и рассказал им о положении дел. С учетом изменившейся обстановки был быстро составлен новый план предстоящего сражения, и персидское командование приступило к его реализации.

Прежде всего, отряд из 200 кораблей был отправлен в обход Саламина; его целью было обойти остров и закрыть противнику пути отхода на запад, к Истмийскому перешейку. Диодор Сицилийский пишет о том, что это была египетская эскадра (XI, 17), что в целом согласуется с изложением хода битвы у Геродота, поскольку он о египтянах не упоминает вообще. Главные силы персидского флота вошли в Саламинский пролив и перекрыли его от берега до берега. На острове Пситталия, лежавшем между материком и Саламином, высадился отряд персидской пехоты, чтобы оказывать помощь выбравшимся на берег соотечественникам и уничтожать занесенных волнами эллинов. Причем все эти большие приготовления персидские военачальники сделали совершенно незаметно для врага, что свидетельствует о высоком уровне подготовки личного состава на флоте Ахеменидов. И пусть ночь прошла без сна, но к рассвету персы были полностью готовы к бою.

Пока противник заканчивал последние приготовления и выходил на рубежи для атаки, пелопонесские стратеги продолжали убеждать Эврибиада в необходимости отступления. Наконец командующего дожали, и он объявил о том, что на следующую ночь флот уходит к Истму. Триерархам и корчим было приказано готовить команды к отплытию. Однако старания пелопоннесских военачальников оказались напрасны. Их слова уже не имели никакого значения и были пустым сотрясением воздуха, поскольку все пути отхода были перекрыты персами. О чем и сообщил Фемистоклу его соотечественник Аристид, прибывший на корабле с Эгины.

Отношения между этими двумя политическими деятелями были, мягко говоря, натянутыми. В свое время Аристид всячески противодействовал принятию морской программы Фемистокла, а Фемистокл в немалой степени посодействовал тому, чтобы Аристида изгнали из Афин остракизмом. Но теперь, перед лицом смертельной опасности, все разногласия между ними были забыты. Фемистокл, зная Аристида, рассказал ему, как сумел спровоцировать персов на сражение: «То, чего я так желал, теперь исполнилось, и ты сам был очевидцем этого. Узнай же, что мидяне поступили так по моему внушению. Так как эллины добровольно не желали вступать в битву, то необходимо было принудить их к тому против их желания. Так как ты пришел сюда с добрым известием, то сам и сообщи его эллинам, ибо если я передам эту весть, они подумают, что она сочинена мной, и не поверят, что так поступили варвары. Поэтому сам подойди к ним и объяви, каково наше положение. Если ты объявишь им и они поверят, это наилучше, если же не поверят, для нас безразлично: они не разбегутся более, ибо, по твоим словам, мы окружены со всех сторон» (Herod. VIII, 80). А затем попросил земляка пойти к союзникам и объявить о том, что все пути к отступлению отрезаны, и иного выхода, как вступить в битву с персами, у них нет. Стратег резонно полагал, что ему самому никто не поверит. Аристид одобрил план Фемистокла и обещал приложить все усилия, чтобы воплотить его в жизнь.

Прибыв на военный совет, афинянин рассказал о том, как прибыл с Эгины, с трудом пробравшись между сторожевыми кораблями персов. Греческий флот полностью окружен, путей отхода нет. И хотя Аристид был известен как честный и порядочный человек, в этот раз большинство присутствующих на совещании военачальников ему не поверили. Слишком невероятной казалась принесенная им новость. Да и расставаться с надеждой на беспрепятственное отступление к Истму союзникам очень не хотелось. В это время на совещание пришел Фемистокл, и споры возобновились, стратеги и триерархи вновь вступили в пререкания друг с другом.

Зная о том, что Фемистокл и Аристид не в ладах, один из коринфских военачальников по имени Клеокрит решил воспользоваться авторитетом Аристида и заявил, что раз соотечественник Фемистокла молчит, то, значит, не разделяет мнения стратега. Но Аристид неожиданно возразил: «Нет, я не стал бы молчать, если бы Фемистокл не был прав во всем без изъятия. Не по благосклонности к нему я воздержался от речей, но потому, что одобряю его мнение» (Plut. Aristid. 8).

Полемика прекратилась, когда прибыла теносская триера, и ее командир Пантий, перешедший от персов на сторону эллинов, подтвердил информацию Аристида. Только теперь до Эврибиада и иже с ним дошло, что время разговоров закончилось и пришла пора доказывать делом свое право на