храмом Диоскуров находится священный участок Аглавры. Говорят, что Аглавре и ее сестрам, Герсе и Пандросе, Афина дала Эрихтония, положив его в ящик и запретив им любопытствовать, что там положено. Пандроса, говорят, послушалась; ее же две сестры, открыв ящик, сошли с ума, увидав Эрихтония, и бросились вниз с акрополя, там, где он был особенно крутым. В этом месте мидийцы, поднявшись, перебили из афинян тех, которые считали, что они лучше, чем Фемистокл, понимают предсказание, и потому укрепили акрополь деревянным частоколом» (I, XVIII, 2).* * *

Греческий флот находился у северной оконечности острова Саламин. Когда же до него дошла весть о падения Афин, то всех, начиная от командующего и заканчивая последним гребцом, охватил страх. Даже афинянам, знавшим, что так и произойдет, было не по себе. Черный дым пожарищ, затянувший небо над Аттикой, вызвал страшную панику среди воинов и моряков. Многие бросились на корабли, подняли паруса и попытались самовольно отплыть к Пелопоннесу. Часть командиров и триерархов также поддалась панике и поспешила объявить своим людям об отступлении. Эврибиаду удалось собрать в своем шатре стратегов, и после бурного собрания большинство из них решили отплыть к Истмийскому перешейку, чтобы дать сражение персам на виду сухопутной армии. Когда наступила ночь, все разошлись по своим кораблям.

Фемистокл, подавленный, вернулся на свою триеру, где его встретил военачальник Мнесифил. Узнав, чем закончилось совещание, Мнесифил вознегодовал и обратился к стратегу со следующими словами: «Если только эллины уведут свои корабли от Саламина, то на море ты не будешь уже сражаться за твою родину. Эллины разойдутся по своим городам, и ни Еврибиад, ни кто другой не будет в состоянии удержать их и добиться того, чтобы войско не разбрелось: так безрассудство вождей погубит Элладу. Поэтому, если есть какая-либо возможность, иди и попытайся отменить решение; может быть, ты как-нибудь убедишь Еврибиада, он изменит свое решение и останется» (Herod. VIII, 57).

Впрочем, Фемистокл и сам все это знал. Убедившись, что не он один так думает, стратег снова отправился к Эврибиаду и, используя все свое красноречие, убедил его вновь созвать военный совет. Военачальники в очередной раз собрались в шатре командующего, недоумевая, что же могло послужить причиной столь спешного вызова. Но вместо Эврибиада слово неожиданно взял Фемистокл и стал повторять собравшимся то, что услышал от Мнесифила. Это взбесило спартанца, и он в гневе крикнул афинянину: «Фемистокл! На состязаниях бьют палками тех, кто выбегает раньше поданного знака» (Plut. Them. 11). Ответ был краток: «Но остающиеся позади не получают венка» (Herod. VIII, 59). Разъяренный Эврибиад замахнулся на афинского стратега палкой, но Фемистокл не дрогнул и бросил в лицо флотоводца слова, ставшие впоследствии легендарными: «Бей, но выслушай» (Plut. Them. 11). Командующий опомнился, взял себя в руки и велел Фемистоклу продолжать.

Афинянин вкратце обрисовал сложившуюся ситуацию, а затем обратил внимание на чисто тактические моменты предстоящей битвы. Он сказал, что если флот отступит к Истму, то сражение с персами произойдет в открытом море, где противник сумеет использовать свое численное преимущество. Царские корабли гораздо легче и быстрее эллинских триер, и это тоже будет иметь решающее значение. После этого Фемистокл напомнил опыт сражения при Артемисии, когда малочисленный греческий флот успешно сражался в узком проливе против превосходящих сил персов. Также стратег говорил о том, что на Саламине собралось много беженцев из Афин, и бросать их на произвол судьбы нельзя, поскольку в случае отступления союзников к Истму все они попадут в руки врагов.

Затем Фемистокл заострил внимание присутствующих на стратегических проблемах, которые возникнут при отступлении от Саламина. Он указал на то, что, защищая Саламин, союзный флот защищает Истм, и пока греческие триеры стоят в Элевсинском проливе, персы никогда не отплывут к Пелопоннесу. Это раз. Если же эллины одержат у Саламина победу, то Ксерксу надо будет думать не о наступлении, а о том, как бы поскорее покинуть Аттику, поскольку он не захочет рисковать остатками флота. Это два. Наконец, третье и, пожалуй, самое важное. В случае отступления союзного флота Эврибиад потеряет не только Саламин, но и Эгину с Мегарой, персы сразу же займут эти города, поскольку их некому будет защищать. Напоследок Фемистокл напомнил военачальникам о предсказании оракула, обещавшего афинянам победу у Саламина.

В этот момент коринфский стратег Адимант не выдержал и устроил очередной скандал: «Он велел молчать человеку без родины и не позволял Еврибиаду давать голос человеку, лишенному города: когда Фемистокл покажет свой город, тогда только разрешал он подавать ему голос вместе с другими» (Herod. VIII, 61). Афинянин с ненавистью посмотрел на своего врага и сказал все, что думает о коринфянах и об Адиманте в частности. В выражениях не стеснялся. А напоследок многозначительно добавил, что если флот союзников не вступит с персами в битву у Саламина, то афинские триеры заберут с Саламина всех беженцев и уплывут в Южную Италию. Там находится город Сирис, построенный афинянами, где беглецы найдут убежище. И, чтобы монолог прозвучал убедительней, Фемистокл закончил его на угрожающей ноте: «Вы вспомните мои слова, когда лишитесь таких союзников» (Herod. VIII, 62).

Теперь не на шутку перепугался Эврибиад. Он понимал, что если афиняне уйдут, то объединенный эллинский флот сократится практически наполовину. После этого разбегутся и остальные союзники, поскольку испугаются вступать в бой с армадой Ксеркса без афинских моряков и воинов. Морская битва за Истм будет проиграна, даже не начавшись. Быстро взвесив все «за» и «против», командующий объявил о том, что греческий флот останется у Саламина и вступит в битву с персами. Стратеги, недовольно ворча, разошлись.

На рассвете случилось небольшое землетрясение, спровоцировавшее небольшие волны, однако сильной паники среди эллинов оно не вызвало. Подготовка к битве шла полным ходом.

* * *

Если бы Ксеркс после взятия Афин решил, что раз он свою миссию выполнил, то и делать ему в Элладе больше нечего, так было бы для него значительно лучше. Города Пелопоннеса ему землю и воду не давали, и, в отличие от афинян, у царя к ним не было претензий. Если же ему так хотелось подчинить Пелопоннес, то для этого Ксеркс мог назначить полководца и доверить ему ведение дальнейшей войны. А сам возвратился бы в Азию в блеске славы, окруженный ореолом непобедимого завоевателя. И ничего необычного в таком поступке