— Узнал, цыган несчастный?.. Ты что ж, лучше места не нашел поспать? Вставай, бродяжная душа!

— Это я ментом!.. Ты не думай! — готовно отозвался Николай. — В гости, что ль? Опохмеляться будем?

— В гости! — Катя подавила глубокий вздох. — Прямо разбежались, все нарасхват во все избы зовут, только поспевай!.. В Белый Омут!

— В Белый Омут? — Николай, похоже, быстро трезвел. — К себе, что ль, зовешь? Обогреться?

— Жить зову!.. Хочешь?

— Насовсем? — Николай часто заморгал глазами, еще не веря тому, что слышал. — По-шутейному али всурьез?

— Вставай, а то пропадешь ты нипочем, зря…

Он судорожно рванулся к ней, поскользнулся, упал, а потом пополз прямо по луже, загребая коленями грязь, поймал Катину руку и начал жадно целовать ее, всхлипывая и бормоча, точно в беспамятстве:

— Катька!.. Боже мой!.. Сыночек! Да я… Умереть мне на этом месте, если позволю!.. Кровные мои!..

— Ладно тебе, Коля, ладно, — успокаивала его Катя и уже глотала слезы. — Держись за меня, поднимайся… Может, кто добрый попадет по пути, подвезет… Витька, подними вон отцову кепку!

Под руку Николая наконец попался ящик, он ухватился за него и встал, пошатываясь.

— Обними меня за шею, — сказала Катя. — Да ногами-то перебирай маленько, а то я тебя не доведу…

Николай почти повис на ней, но тут же заковылял, и они побрели, спотыкаясь, часто передыхая, на виду у чужой деревни. Но Кате было уже все равно, она шла и думала только о том, чтобы у нее хватило сил добраться до родного дома.

Скоро они уже были далеко за деревней, в открытом поле. Стихал дождь, в разрывы облаков изредка прорывалось солнце, лилось из синего просвета, как чистая вода из ведра, окатывало землю сияющим светом.

Дорога была темной и рябой от дождя, пряно и нежно пахло горьковатой полынью, медовой кашкой.

Катя сбросила ботинки, связала их шнурками, перекинула через плечо, и ей стало легче. Да и у Николая, похоже, прибывали силы, с каждым шагом он шел свободнее и тверже и все норовил поймать ее взгляд и блаженно улыбнуться.

Витька бежал впереди, и Катя снова следила за его голубенькой рубашкой, — она то исчезала за придорожным кустом, то плескалась перед глазами, манила и звала за собой.

Валерий Прохватилов

МЕРТВЫЙ ЧАС

Повесть

1

Ах, как работалось в это утро — легко и словно по вдохновению! Зверь, Пепелков, лютый зверь ты в работе! Что-то спустилось, снизошло на тебя — это уж точно: и сияние радужное в глазах, и телега бежит по цементному полу ровно, и сам ты весь заведенный, упругий, цепкий.

А началось с катастрофы.

Как перешагнул Пепелков утром разбитый колесами порожек цеха, так и упало сердце, так и ахнул, и присвистнул даже… Черт вас всех побери!.. Да когда ж это кончится?.. Да когда ж это можно будет работать по-человечески?..

Все проходы цеха были забиты столами. Столы с нарезанной с вечера бумагой стояли кое-как, хаотично, без всякой системы. Не то что с телегой не развернуться — в раздевалку и в ту пролезть невозможно. Стало быть, вчерашняя вечерняя смена без приключений не обошлась, это уж точно!..

Даже Беликова в свой кабинет попасть не сумела. Возле лифта в пальто стоит. Губы поджаты, на лице пятна красные, молнии зеленоватые сдерживает в глазах. Рядом с ней — Шурочка Волкова, сменный мастер. Та чуть не плачет. Неопытная еще. Неделю всего работает.

А резчики бумаги уже флатарезки свои заправили, вечно они на час раньше приходят, черти, — сейчас запустят машины, защелкают в двенадцать ножей, заурчит все в цехе, и ровно через сорок минут потоком пойдут столы — новые столы дневной смены.

Трещит телефон.

— Да! — кричит Роза Петровна в трубку. — Слушает Беликова!..

Селиванов уже врубил флатарезку, и из-за шума телефонный разговор слышен плохо.

— Да погодите вы жаловаться! — кричит кому-то Роза Петровна. — Нечего тут жаловаться, тут диспетчер вам не помога… Все правильно, да… Сейчас начнем подавать… Ладно, ладно… Возчика у меня вчера не было вечером. Ага… А у вас всегда все в порядке?

Все ясно: это, значит, из печатного цеха трезвонят. Нет у них, видно, запаса бумаги. Нету. Остановятся машины хотя бы на двадцать минут — голова полетит у Розы Петровны. Снимет голову ей начальство, как пить дать снимет… Словом, катастрофа — она и есть катастрофа.

Вот тут-то на Веню Пекелкова и снизошло вдохновение.

— Роза Петровна! — тоже закричал он, едва разобравшись в ситуации. — Открывайте лифт, а я — мигом…

Старенькая лифтерша тетя Зина уже протискивалась бочком к дверям лифта, но и лифт, оказывается, нельзя было открыть, так как одна его дверка была прижата высоко нагруженным столом с «камой». Веня плюнул тогда на переодевание, пиджак только скинул, выкатил у Селиванова из-под носа запасную тележку, быстро подвел ее под стол и вдруг резко, каким-то неощутимым рывком, выхватил его из утренней неподвижности.

Прянул назад, на полметра. Тетя Зина мигом дверки лифта раскрыла, развела их по сторонам и едва успела отпрыгнуть, как Пепелков прогрохотал мимо нее с телегой в железное чрево, задвинул за собой решетку и был таков…

Выгрузился он в печатном цехе и сразу — к возчику, к Феде:

— Выручай, Федя!.. Прими пяточек столов, а я снизу их затолкаю…

— Идет, — соглашается Федя. — Сто пятьдесят!

— Будет! — отвечает радостно Пепелков и, захлопнув лифт, через мгновение проваливается с телегой в свои владения.

А во владениях его, в цехе то есть бумажном, дым стоит коромыслом. Скоро, глядишь, Селиванов стол снимать будет, а там и у Кати, и у Людки столы подойдут, — место тогда давай, отправку давай!..

Роза Петровна мигом одобрила Венину инициативу — закинуть в печатный пяток столов, без накладных — первые попавшиеся, без разбора. На время, конечно. С возвратом. Только чтоб место освободить.

И пошла работа, поехала!

Ручку телеги — на себя, рывок! Стол приподнялся — и в лифт его разом, да об заднюю стенку слегка пристукнуть, чтоб бумага лучше «столкнулась». С тетей Зиной его — наверх; а там Федя уже караулит у двери — вытащит. Сто пятьдесят ему, паразиту, придется в обед покупать… Хотя, эхма, — рывок! — до обеда еще — рывок! — дожить надо.

А пока лифт идет наверх и обратно, здесь можно еще успеть кое-какие перестановки сделать: этот стол — сюда, этот — сюда, эти два — к самому выходу, ничего — потом дорогу освобожу. В общем, не работа, а игра в «пятнадцать». Нужного порядка столов можно добиться только десятком перемещений. Пот прошиб, когда стол с «финской» бумагой оттаскивал от гильотины. Бумага эта