просто, раз уйдя, назад не возвратиться…

Потерявшему – не воротить потери,

разлюбившему – на зов не отозваться…

Мы построили с тобой воздушны терем,

вот бы нам ещё чуть-чуть в нём оставаться!

Просто мы с тобой чуть-чуть недолюбили,

просто мы с тобой чуть-чуть недомечтали.

Просто мы с тобой совсем смешными были,

просто мы с тобой совсем чужими стали.

Просто с осенью играют не на равных,

просто, раз уйдя, назад не возвратиться…

Просто мы нашли друг друга слишком рано,

вот бы нам ещё чуть-чуть не находиться!

* * *

Я сижу, просто сижу у входа, молча и совершенно неподвижно. Сижу и лишь внимательно смотрю на чёрное пещерное отверстие.

Какая же я всё-таки тупая бесчувственная скотина!

Я представил, вернее, попытался представить, что пережила она, эта девочка, за эти кошмарные дни и ночи. А ведь она ещё и выхаживала меня, идиота…

И вот, в благодарность за всё…

Мысли мои путаются. Я пытаюсь заставить себя думать о Ленке, и вдруг с удивлением обнаруживаю, что не испытываю к ней ничего. Ровным счётом ничего не испытываю. Ни к ней, ни к Витьке…

К Лерке же…

К Лерке я испытываю жалость, огромную человеческую жалость. А может быть, вовсе и не жалость это, а что-то другое… мне трудно в этом разобраться, тем более, вот так, сразу. Да и не время сейчас разбираться…

Потом я начинаю думать о том, куда же всё-таки они могли уйти. Не идиоты же они, в конце концов… и как бы я не относился к Витьке, в минимуме здравого смысла ему не откажешь.

Итак, куда они могли пойти?

Вероятнее всего, Витька решил всё же попытать счастья и отыскать пещеру. Ту, нашу пещеру. Отыскать её, конечно же, не так и просто, но, тем не менее, вполне возможен и такой вариант. Ведь она не так и далеко, в радиусе десяти каких-то километров…

– Десяти километров сплошных лесов и болот, – тут же напомнил мне внутренний голос. – Причём, лесов, полных разнообразных саблезубых чудищ, и болот, кишмя кишащих всевозможными ядовитыми гадинами, наподобие той пятнистой твари…

Но, так или иначе, скорее всего они ушли в сторону пещеры. И вполне возможно – даже её отыскали.

Другой вопрос: что это им даст?

Я всё никак не могу и не могу сосредоточиться. В висках моих уже снова слышится такое знакомое покалывание тоненьких острых иголочек, но я стараюсь обращать на их как можно меньше внимания. Не стоят они того…

Итак, допустим, что Витька всё-таки отыскал, удалось ему чудом каким-то обнаружить тот наш вход (или выход), выбравшись из которого мы и попали в чудовищную эту передрягу. Ну а дальше то что?

А дальше снова в пещеру…

Мне вновь вспомнилась пещера, липкие бесконечные её стены, чёрное смрадное её дыхание… и я даже содрогнулся от омерзения и какого-то подсознательного ужаса. Никогда, ни под каким соусом, не хотел бы я вновь в ней оказаться!

А здесь? Что нас ожидает здесь?

И сколько ещё мы сможем протянуть здесь? День? Неделю? Месяц?

И, главное, какой во всём этом смысл?

Попав в безвыходную ситуацию там, в своём времени, люди всегда подсознательно надеются на помощь. Здесь же ни о какой помощи не могло быть и речи.

Просто подохнуть можно чуть раньше или чуть позже, вот и всё…

Голова вновь болела уже по-настоящему. И здорово кружилась к тому же…

И, как не крути, пещера та – наш, пусть минимальный, но единственно реальный путь к спасению. Ну а для освещения можно заранее заготовить побольше смолистых каких лучинок, что ли…

Глухой рёв раздаётся вдруг где-то совсем рядом… не рёв даже, скорее, низкое утробное рычание большого хищного зверя. Потом ещё раз, уже куда ближе…

Я вскакиваю на ноги, и тотчас же из пещеры выбегает Лерка.

– Раздувай огонь! – командует она, и лицо её, смертельно бледное и сосредоточенное, обращено мимо меня, туда, в сторону надвигающейся грозной опасности. – Я совсем позабыла! Скорее!

И пока я в спешке раздуваю, не успевшие ещё остыть угли, Лерка осторожно начинает подкармливать первые, робкие ещё язычки пламени тонкими сухими веточками. Потом, когда пламя костра уже окончательно окрепло и начинает весело взмывать вверх, в ход идут и более толстые сучья. Их довольно много у входа в пещеру, этих сучьев: и тонких, и толстых. Они аккуратно сложены вдоль обеих стен у входа.

– Это ты всё заготовила? – спрашиваю я Лерку. – Одна?

Лерка ничего мне на это не отвечает.

Утробное рычание раздаётся где-то совсем рядом… и вот наконец в широком промежутке между двумя гранитными валунами появляется голова огромного чёрного льва с короткой и более светлой гривой.

И тут только я замечаю, как здорово успело уже стемнеть вокруг. Вечер наступал в этих краях на удивление быстро.

Костёр пылает весело и ярко, и, чем темнее становится вокруг, тем ярче кажутся мне эти бешено пляшущие огненные языки. Хочется верить, что льву тоже так кажется…

– Вот… возьми!

Лерка суёт мне в руку нож, и я крепко сжимаю шершавую его рукоятку.

– А другой где?

– Они забрали.

Что ж, мог бы и сам догадаться.

А лев уже прямо перед нами, в каких-то десяти несчастных метров, на расстоянии одного добротного львиного прыжка. Он стоит и смотрит на огонь… спокойно так смотрит, очень даже спокойно и безбоязненно, и это его спокойствие постепенно начинает вызывать у меня сильнейшее ответное беспокойство.

А ну, как прыгнет!

Я ещё крепче сжимаю нож. Уйди! Уйди! – мысленно повторяю я. – Поищи себе другую добычу… мы тебе не по зубам… уходи лучше!

А лев и не собирается уходить. Он, правда, не решается приблизиться к костру вплотную, но это пока. Более того: огромная пасть зверя вдруг широко распахивается и я почти глохну от его могучего рёва…

Чёрт, даже мурашки по спине побежали!

– О, господи!

Лерка прижимается в моему плечу, и я отчётливо ощущаю, как она вся дрожит.

– Ну что ты, Лерка-Валерка! Всё нормально! – шепчу я, неловко обнимая её левой рукой.

Лерка ничего не отвечает, и так мы стоим, тесно прижавшись друг к другу некоторое, довольно продолжительное время. Но льва этого я тоже стараюсь постоянно держать в поле зрения… и правая рука моя с ножом тоже свободна и готова к действию…

Хотя, если честно, что в нём проку, в ножичке этом…

И хорошо ещё, что ничего