в Константинове наездами, работал в Москве, в мясной лавке. Татьяна Федоровна не ужилась со свекровью и, подхватив маленького Сергуньку, вернулась в отчий дом. Федор Андреевич, дед поэта, был «сердит в гневе». Мальчонку оставил у себя, а строптивую дочь послал на заработки в Рязань, наказав каждый месяц присылать на Сережу по три рубля. Бабушка, Наталья Евтихиевна Титова, озарила жизнь восприимчивого мальчика «несказанным светом»: рассказывала сказки, учила молитвам, водила по окрестным монастырям, была ласкова с внуком. Дед и бедовые дядья воспитывали в Сереже «настоящего мужчину», как умели. Лет семь прожил Сережа в доме деда. Совсем отвык от матери. При редких встречах принимал ее за чужую женщину. Работая в Рязани горничной, Татьяна Федоровна родила на стороне сына Александра, просила у мужа развод, не получила его, и вынуждена была вернуться в семью. Младенца отдала бездетной знакомой, Разгуляевой. Посылала ей деньги на ребенка, изредка виделась с ним. Тайна ее раскрылась случайно. Александр Никитич нашел зашитую в подол ее юбки записку с адресом, по которому посылались деньги. Разразился скандал. К тому времени в семье уже росли Катя и Шура, сестры Сергея Александровича. Ощущение недолюбленности, душевная хрупкость, боязнь одиночества – вот следствие травмы, полученной поэтом в раннем детстве. Всю свою жизнь Сергей отчаянно искал ласки, понимания, любви. У него были друзья, его любили прекрасные женщины, а он никак не мог насытить вечное чувство сиротства среди людей. В конце короткой своей жизни Есенину довелось познакомиться и с братом по матери. За их встречей с любопытством наблюдало все село.

Строгая и сдержанная в чувствах со своими детьми, Татьяна Федоровна ощущала вину перед внебрачным сыном, пыталась скрасить ему нелегкую жизнь у чужих людей, возместить хоть как-то недоданное. Сергей Александрович, опекавший сестер, помогавший отцу, матери, детям от Анны Изрядновой и Зинаиды Райх, не имевший своего угла, обещал матери помогать еще и новоявленному брату. Сохранилась записка Александра Разгуляева, где он по бедности просит у своего брата Сергея денег на женитьбу, дом и корову. В середине мая 1925 года отец Есенина, Александр Никитич, пишет Кате и Шуре: «Дома дела пока идут чередом. Только много неприятностей из-за этого подкидыша.<…> Очень, очень я весь расстроен и прошу Вас, ради Бога, не принимайте Вы его к себе, очень мне больно переносить все это, гоните его к черту, шантажиста проклятого». В конце июня – начале июля 1925 года Софья Толстая, последняя жена поэта, стала свидетельницей ссоры Сергея с матерью, но суть ссоры не уловила: «В начале нашей жизни она <Татьяна Федоровна> приехала в Москву. Я открыла ей дверь. Мы сразу друг друга узнали. Она с холодноватым достоинством поздоровалась, и я провела ее к Сергею. Через некоторое время я услыхала, что она уходит. Сергей накричал на нее и выгнал. Все мои упреки и уговоры были ни к чему. Но взволнован и расстроен он был очень. Он всегда отговаривался тем, что они только тащат с него деньги, а в этот раз мать упрекала его за то, что он взял в Москву Илью (И.И. Есенина – двоюродного брата-сироту). Путаясь и утаивая, он говорил мне несколько раз о каком-то «сыне своей матери», никогда до конца не договаривая. Это, я думаю, было причиной всего. Он не мог простить матери позорное пятно в семье». Конечно, вовсе не «позорное пятно в семье» так мучило Есенина! Это боль, сиротство при живой матери, ревность вырвались наружу в квартире Сони! Из письма Сергея отцу от 20 августа 1925 года: «Я все понял. Мать ездила в Москву вовсе не ко мне, а к своему сыну. Теперь я понял, куда ушли эти злосчастные 3 000 руб. Я все узнал от прислуги. Когда мать приезжала, он приходил ко мне на квартиру, и они уходили с ним чай пить. Передай ей, чтоб больше ее нога в Москве не была». Есенин любил свою мать, но эта незаживающая рана, невольно нанесенная ему в детстве матерью, мучила его всю жизнь. И вот, в Большом Строченовском переулке, 26, где поселились сестры Есенина, Катя и Шура, после разрыва поэта с Галиной Бениславской, состоялось примирение матери и сына. Под номером 26 в переулке числится несколько строений. Какое же из них?

На память пришли воспоминания Екатерины Есениной в пересказе ее дочери, Натальи Наседкиной. Катя и Шура поселились рядом с домом, где жил когда-то у отца юный Сережа. Неподалеку была и мясная лавка, где работал Александр Никитич. В доме № 26 жили и домовладельцы Пышкины, у которых снял комнату Александр Никитич для дочерей. А в мезонине этого дома жила Анастасия Григорьевна Соколова, кассирша мясной лавки, к которой, по словам Пышкиных, по выходным приходил Александр Никитич, она ему нравилась. Вот он и нашелся, этот дом: № 26, строение 3. Помогла история с мезонином. С мезонином в переулке он один такой. Примирение состоялось в сентябре 1925 г. В дневнике Софьи Толстой есть запись: «С матерью говорили о Сергее.<…> Вспомнила, как он выгнал ее от меня, а осенью у Пышкиных бросился, плакал и кричал: «Прости меня, мать!» С этим домом связано еще одно важное событие. В конце ноября С. Есенин ночевал здесь у сестер. Утром Екатерина сказала брату: «Тебе скоро суд, Сергей! <…>Выход есть, ложись в больницу. Больных не судят. А ты, кстати, поправишься».

Большой Строченовский переулок, дом 26, стр. 3

Еще несколько слов о брате поэта Александре Разгуляеве. Из воспоминаний Натальи Наседкиной (Есениной): «Дождавшись, когда бабушка осталась одна, он пришел к ней. Видя, что она нездорова, он все-таки сказал ей, что желает взять ее фамилию, то есть стать Есениным. Бабушка отвечала, что ее фамилия Титова, а Есенин – ее муж, к которому он, Саша, никакого отношения не имеет». Это было перед самой смертью Татьяны Федоровны, в 1955 году.

Есенин и кинематограф

«В кино он бывал чаще, чем в театре, не потому, что искусство кино он любил больше театрального искусства, а потому, что пойти в кино проще и удобнее», – вспоминал Иван Грузинов, близкий знакомый Сергея Есенина. Кое-кто утверждал даже, что кино Есенин и вовсе не любил. Думаю, это все-таки ошибочное утверждение: кинотеатры поэт посещал регулярно. Дневниковые записи его жены Софьи Толстой хранят и даты, и названия фильмов, просмотренных им в последние месяцы жизни. Сергей Есенин не дожил до полного расцвета кинематографа: кино «заговорило» в 1927 году, цветным стало к середине 30-х годов ХХ века. В