Этой ночью я спал мало и утром бодрствую в спальном мешке, оттягивая начало дня. Рождественскими утрами в Нью-Джерси, где я вырос, мы с братом обычно поднимались до рассвета и в пижамах бежали в гостиную искать подарки. Мои дочери, пока были маленькими, поступали так же. Сегодня меня ждут мероприятия по связям с общественностью, и меня будут спрашивать, что это такое, встречать Рождество в космосе. Я буду отвечать, что пребывание здесь в это особое время позволяет задуматься о смысле этого праздника и почувствовать, какая удача – увидеть нашу планету со стороны. Буду рассказывать, как скучаю по людям, которых люблю. Сейчас я просто парю внутри спального мешка, пока остальные члены экипажа еще спят: передо мной светится экран компьютера, а возле головы громко гудит вентилятор.

Наша долгосрочная экспедиция близится к концу, и тренеры из Космического центра имени Джонсона понемногу увеличивают интенсивность упражнений с отягощением, чтобы наши тела привыкли к нагрузкам, связанным с возвращением в условия гравитации. Я помню это по предыдущему полету – как и свое неудовольствие, – и, сознавая необходимость упражнений, боюсь что-нибудь себе повредить. Если я получу серьезную травму и не смогу тренироваться, моя жизнь в земной гравитации очень осложнится. На следующий день, выполняя приседания с большим отягощением, я чувствую раздирающую боль сзади в ноге и вскоре понимаю, что порвал какую-то из мышц задней поверхности бедра. Боль не проходит, и я больше не могу тренироваться.

Мой врач в этом полете, Стив, назначает мне миорелаксант «Ативан». Наш запас лекарств, включая «Ативан» и многое другое, хранится в сумке на полу лабораторного модуля вместе с медицинским оборудованием. В сумке-аптечке имеются лекарства всех типов: обезболивающие, антибиотики, нейролептики – буквально все, что можно найти в больничном отделении неотложной помощи. На наркотических средствах имеются ярлыки DEA (Drug Enforcement Administration – Администрация по контролю за применением наркотиков), предупреждающие, что применение разрешено только по назначению врача. НАСА учитывает любые возможности, у нас есть даже тест на беременность и мешок для трупа.

На следующее утро я отправляю Амико по почте вид восхода солнца на орбите. Поскольку на станции принято время по Гринвичу, я начинаю день на пять часов раньше и знаю, что изображение будет ждать ее, когда она проснется. Я пишу, что это фото не для соцсетей, а только для нее. Впоследствии она говорит мне, что мечтала о таком виртуальном объятии. Я не могу быть рядом, чтобы облегчить ее жизнь, но в моих силах хотя бы показать, что я о ней думаю.

Во второй половине дня, когда я готовлю ланч, появляется Тим Копра в поисках съестного.

– Вот отличный куриный суп, – подсказываю я.

– Отличный куриный суп! – выдает он, как будто я не произносил ни слова.

– Нда… Я еще возьму говядину барбекю.

Несколько минут мы вместе смотрим CNN и едим.

Вскоре я замечаю:

– Знаешь, если подумать, мне этот суп не нравится.

– Точно, мне тоже, – заявляет Тим.

Покончив с едой, мы возвращаемся к своим делам. Только через несколько минут я осознаю, что привычка Тима повторять за мной не раздражает меня. Не напрягаюсь я и тогда, когда мы теряем сигнал спутника, из-за чего прерывается трансляция репортажа CNN, который я смотрел. И даже когда крохотная коричневая капля соуса барбекю прилетает и садится мне на брюки. Я чувствую себя более спокойным и довольным своим окружением, чем в предыдущие месяцы, возможно, весь год.

Вечером я рассказываю Амико об удивительном эффекте миорелаксанта.

– Ты живешь в большом напряжении, – замечает она. – Конечно, лекарство влияет на тебя.

Я пересказываю слова врача экипажа, что это лекарство иногда назначают при расстройствах настроения и поведения, и утверждаю, что не чувствую настолько большого напряжения. Действительно, с учетом всех обстоятельств, я в норме. Думаю, меня просто достало здесь торчать. Я должен абстрагироваться от стресса, чтобы сосредоточиваться на необходимых действиях, но, поскольку стресс присутствует всегда, то может проявиться неожиданным образом – например, в недовольстве коллегой. Следует также учитывать, что я почти год живу при повышенном уровне СО2, который, как известно, вызывает раздражительность. Как бы то ни было, приятно чувствовать себя более расслабленным, и я стараюсь пользоваться благоприятным побочным действием лекарства, пока оно длится.

Ночью, в спальном мешке, я прочитываю несколько страниц книги Шеклтона. На Рождество 1914 г. старший помощник руководителя экспедиции записал в журнале: «Подходит к концу еще одно Рождество. Хотелось бы знать, как и в каких условиях мы встретим следующее. Температура 30 градусов». Он не представлял, как проведет следующее Рождество, – в походном лагере на дрейфовом льду с минимумом запасов, лишившись корабля экспедиции, «Эндьюранс», раздавленного льдами. При всех тяготах, выпавших на их долю, эти люди открыли в себе способность полагаться на собственные силы. «Можно сказать, они лучше узнали самих себя, – пишет автор книги Альфред Лансинг. – В этом заброшенном краю, в ледяной пустыне обрели, пусть относительное, довольство. Испытание показало, что это люди без страха и упрека».

Погасив свет, я не сразу погружаюсь в сон.

На космической станции канун Нового года – более важное событие, чем Рождество, поскольку представители всех стран отмечают его одновременно. Мы собираемся в российском сегменте на праздничный ужин. Все приносят что-нибудь к столу, кто-то произносит тосты. Застолье продолжается до самой ночи. Мы ненадолго выключаем свет, пытаясь разглядеть отблески земных фейерверков. Во время моей прошлой долгосрочной экспедиции нам удалось заметить крохотные искорки цветных огней, но в этом году ничего не видно. Все равно, мне очень повезло – для меня это уже вторая встреча Нового года в космосе, и я рад, что сохранил способность ценить это место и то, чем я здесь занимаюсь. На следующее утро я просыпаюсь рано и звоню друзьям и близким в США, чтобы пожелать им счастливого 2016-го – года моего возвращения на Землю.

7 января 2016 г.

Завтра пятая годовщина стрельбы в Тусоне, где была тяжело ранена Гэбби. Приближение этого дня заставило меня вспомнить, чем я занимался, когда в Гэбби стреляли. Я чинил туалет, и теперь он снова сломался.