«Как там Земля? – пишу я под конец. – Ты уже начал забывать, что такое космос? Счастливого Рождества!»

До самого конца экспедиции я временами поглядываю в иллюминатор на ту зону в конце фермы, где мы с Челлом трудились во время второго выхода в открытый космос. Кажется, до нее очень далеко, дальше, чем до дома, отчего у меня возникает странная ностальгия – нечто подобное я испытываю, когда навещаю окрестности своего старого дома в Нью-Джерси. Это не просто место, где я провел какое-то время; это – особое место, неразрывно связанное с сильными переживаниями, знакомое и в то же время далекое, уже недостижимое.

24 декабря 2015 г.

Сегодня канун Рождества, третьего, которое я встречаю в космосе. Такому не позавидует никто, особенно родители: быть вдали от семьи тяжелее всего в праздник, посвященный семейным узам. Помимо всего прочего, последние две недели совершенно нас вымотали. Отлет предыдущего экипажа, прибытие новичков, помощь им в адаптации, подготовка к выходу в открытый космос и сам выход – все это требовало напряжения сил и шло чередой. Я вкалывал почти две недели без единого выходного и встречаю Рождество далеко не в приподнятом настроении.

Праздник или не праздник, сегодня у нас очередной трудовой день, который становится еще более тяжелым, когда ломается тренажер для упражнений на сопротивление. Это более неотложная проблема, чем кажется, поскольку тренировки почти столь же важны для нашего существования, как кислород и пища. Пропустив даже одну тренировку, мы почти физически чувствуем, как атрофируются мышцы, и это крайне неприятное ощущение. Тим Копра и я тратим почти полдня на ремонт тренажера. Оказывается, сломался амортизатор. Наш рабочий день затягивается почти до восьми вечера, и я пропускаю обе дневные тренировки, отчего настроение становится еще гаже.

Прежде чем отправляться на ужин в российский сегмент, я звоню Амико. Последние несколько дней я чувствую ее раздражение, и подозреваю, что чем-то ей досадил. Возможно, я слишком долго соображал, поскольку у меня не особенно много возможностей досаждать ей из космоса.

Мой звонок застает ее в очереди в кассу продуктового магазина. Не лучшее место для разговора по душам, но в этот сеанс связи у нас остается мало времени, и выбора нет.

– У меня такое чувство, что тебя что-то беспокоит, – говорю я. – Я тебя чем-нибудь обидел?

Пауза, затем долгий вздох. В ее голосе слышна огромная усталость.

– Мне кажется, когда ты вернешься, нам придется заново сближаться, – отвечает она.

«Разумеется, придется, – мысленно отвечаю я, – я же отсутствовал целый год!» – а вслух спрашиваю:

– Что ты имеешь в виду? Что мы отдалились друг от друга?

Амико объясняет, что праздники не задались, поскольку она осталась не только без меня, но и без моих дочерей. Она тащит тяжелый груз обязанностей: заботится о моем отце и своих сыновьях, о нашем доме и о многом другом, с чем я не могу ей помочь. Ее работа, и без того напряженная, стала источником еще большего стресса. Ее вытесняют с руководящей должности в области социальных медиа, а ее начальство прямо заявило, что она не может помогать мне с присутствием в соцсетях в свое рабочее время – контрпродуктивная позиция с учетом того, что у меня больше миллиона подписчиков в «Твиттере» и столько же в других социальных платформах. Ее вынуждают тратить свободное время или свой ежегодный отпуск, чтобы взять интервью, посвященное моему полету, или чтобы просто дойти до Офиса астронавтов, чтобы передать посылку для меня. Вся ее самоотверженная работа не ценится начальством. (Напротив, мои коллеги-астронавты неизменно поддерживают Амико как моего партнера, за что я очень им благодарен.)

Это давило на нее, а Амико все от меня скрывала. Она любит работать вместе со мной над моими кампаниями в соцсетях и гордится их успешностью, но в последнее время многие наши разговоры вертятся вокруг моих просьб сделать то одно, то другое и этим исчерпываются. Порой она чувствует себя моим сослуживцем, а не партнером. Более того, ее начинает беспокоить, что она уже не помнит, как я пахну, что чувствуешь, прикасаясь ко мне, и каково это – общаться со мной лично. Она жалуется, что истосковалась по живому прикосновению. Затем спутник связи уходит, и ее голос обрывается на полуслове.

Я на несколько минут уединяюсь в своей каюте, зная, что еще долго не смогу до нее дозвониться. Я совершенно уверен в наших отношениях, все шесть лет, что мы с Амико вместе, она была неизменно верна и честна. Но слышать о нашем «отдалении» и о «живом прикосновении» просто ужасно. Амико привлекательна и без малейших проблем найдет на Земле возможность удовлетворить потребность в нормальном человеческом контакте. Я не ревнивец, и это не ревность. Я просто позволил своему воображению разыграться, пока нахожусь на земной орбите так далеко от Амико, что дальше и быть не может, и увидел реальность, как она есть. Ей нужна самая простая вещь, – то, чего я не могу ей дать.

Я прибываю в российский сегмент с деланной улыбкой. Русские празднуют Рождество не одновременно с нами – у православных оно приходится на 7 января, тем не менее с удовольствием принимают за праздничным столом остальных. Я обнаруживаю, что специалисты по питанию, отвечающие за наш рацион, не позаботились разработать праздничное меню, и в канун Рождества угощаюсь холодной индейкой в рассоле. Впрочем, у нас есть твердая салями, прибывшая на корабле Cygnus, и знаменитая черная икра от русских плюс свежие лук и яблоки, которые вчера доставил «Прогресс». Все произносят много тостов. Мы слушаем рождественскую музыку и недавно скачанный мною новый альбом Coldplay, который всем приходится по вкусу. Мы пьем за нашу привилегию находиться в космосе, за удачу, приведшую нас сюда, и за то, как много это для нас значит. Пьем за родных и друзей, оставшихся на Земле. Пьем друг за друга, за наш экипаж – единственных шестерых человек, встречающих Рождество не на Земле.

Через полтора часа у меня по расписанию видеоконференция с моими детьми. Саманта поехала из Хьюстона в Вирджиния-Бич провести праздники с матерью и сестрой, и мне приятно, что мои девочки вместе. Похоже, они рады видеть меня, хотя чувствуется, что им не по себе. Квартира выглядит не по-праздничному, но я надеюсь, что девочки отметят Рождество лучше меня.

Позже мне удается снова дозвониться до Амико, и она говорит мне то, о чем до сих пор молчала: я так стараюсь весь этот год в космосе держаться легко и непринужденно, что создается впечатление, будто я не скучаю по ней и не нуждаюсь в ней. Мы оба гордимся своей внутренней силой и умением словно играючи преодолевать трудности. Однако, неся груз в одиночку, я оставляю ее на обочине. Я объясняю: делать вид, что все просто, – единственный способ убедить самого себя, что мне это по силам, но это лишь видимость. Недавно я кое-что понял: Амико приходится скучать лишь по мне, в остальном ее жизнь практически не изменилась. Я скучаю по ней, а еще по дочерям, брату и отцу, друзьям, дому, возможности принять душ, пище, погоде – буквально по всему, что есть на Земле. Иногда тоска по ней может заслоняться тоской по всему остальному, и из-за этого у нее возникает чувство, что она, как ни странно, более одинока, чем я. И она права.