Челл улыбается из последних сил и кивает мне. Его лицо, залитое искусственным светом, бледное и в поту.

Спустя несколько часов мы с Челлом направляемся в американский «Лэб».

– Никакого матча-реванша, – говорю я словами героя фильма «Рокки».

– Я и не хочу, – отвечает Челл и оглушительно хохочет.

Мы еще не знаем этого, но лишь один из нас полностью разделался с выходами в открытый космос.

Через несколько дней я, проснувшись, обнаруживаю в списке задач мероприятие по связям с общественностью: Комитет палаты представителей США по науке, космосу и технологии, с одной стороны, и мы с Челлом – с другой. Нам не дали времени на подготовку и даже не предупредили об участии в таком важном событии, а из-за очень плотного распорядка дня и у меня не будет возможности подготовиться. Хуже того, когда Челл и я выходим на связь, то обнаруживаем, что участвуем в слушаниях комитета и что наши слова будут считаться показаниями. Я в бешенстве, что отдел по связям с общественностью не предупредил меня о предстоящем выступлении перед комитетом, члены которого контролируют деятельность НАСА и определяют размер его финансировании. Приходится держать себя в руках и изображать готовность.

Мы отвечаем на вопросы о том, как живем и чем занимаемся на станции: описываем биомедицинские эксперименты, выращивание латука. Один из представителей замечает, что мы находимся «в сложной геополитической ситуации» с русскими, и спрашивает, делимся ли мы всеми данными с коллегами-россиянами.

Я объясняю, что международное сотрудничество – это преимущество космической станции. «Этим летом я шесть недель был здесь единственным американцем рядом с двумя русскими, – отвечаю я, – и если бы со мной что-то случилось, я бы, не раздумывая, доверил им свою жизнь. У нас замечательные отношения, и я считаю, что международный аспект этой программы всегда являлся одним из ее главных достоинств».

Космический центр имени Джонсона относится к избирательному округу одного из членов комитета – дантиста д-ра Брайана Бэбина. Доктора очень интересует состояние нашей ротовой полости; мы заверяем его, что регулярно чистим зубы щеткой и нитью. Последний вопрос посвящен Марсу. Представитель штата Колорадо отмечает, что в 2033 г. установится благоприятное расположение планет для полета к нему, и спрашивает: «Как вы думаете, это осуществимо?»

По моему личному мнению, осуществимо, отвечаю я, главная проблема в полете на Марс – это деньги. Он понимает меня без дальнейших объяснений: мы сможем это сделать, если его комитет обеспечит финансирование НАСА. «Думаю, такое путешествие стоит вложений, – замечаю я. – По-моему, инвестиции в космос дают нам как материальную, так и нематериальную отдачу, а Марс – достойная цель. И, я совершенно в этом убежден, достижимая».

Недели через две во время нашего завтрака раздается сигнал пожарной тревоги. Хотя за то время, что я нахожусь здесь, было уже много ошибочных срабатываний сигнализации, этот звук все равно приковывает наше внимание. Через несколько минут мы обнаруживаем его источник – европейский модуль, где в ходе биологического эксперимента с вращающимися инкубаторами наблюдается небольшое повышение уровня углекислого газа. Мы обесточиваем экспериментальную установку и убеждаемся в отсутствии других мест с повышенной концентрацией углекислоты. Затем проверяем эксперимент на предмет признаков горения – и видим их. Настоящее пламя!

Странно, но сигналы тревоги даже развлекают меня, если только не раздаются среди ночи, когда я сплю. Тогда я их ненавижу. Тревога – прекрасное напоминание о риске, с которым мы живем, а также возможность оценить и отработать наши действия в аварийных ситуациях. В данном случае пожарная тревога позволила обнаружить ошибку в процедуре, которую мы впоследствии устранили.

6 декабря успешно запущен грузовой корабль Cygnus. Это первый полет усовершенствованной модели с увеличенным герметичным отсеком, позволяющим доставлять на 25 % больше груза. Корабль носит имя «Дик Слейтон II» в честь астронавта программы «Меркьюри» («Дик Слейтон I» взорвался при старте в прошлом году). Помимо пищи, одежды, кислорода и других обычных ресурсов, Cygnus везет экспериментальное оборудование и материалы для проведения исследований в области биологии, физики, медицины и геономии, а также устройство для развертывания микроспутников на орбите и первый микроспутник для выведения с МКС. Важной только для меня частью груза является костюм гориллы, отправленный братом взамен того, что взорвался вместе с SpaceX. Cygnus успешно выходит на орбиту – после неудачных запусков этого года мы уже не считаем, что это гарантировано, – и Челл захватывает его роботом-манипулятором, выполняя эту работу впервые. В принципе, была моя очередь, но я решил уступить ее Челлу и лишился последнего шанса выполнить захват автономного спутника – одно из немногих действий в космосе, которые я не совершал.

Спустя несколько дней, 11 декабря, мы собираемся вместе, чтобы проводить Челла, Кимию и Олега. Помню, как они прилетели сюда около пяти месяцев назад – кажется, что прошла целая вечность. Челл и Кимия, сначала беспомощные, как свежевылупившиеся птенцы, улетают настоящими орлами. Теперь они опытные космические жители, легко перемещающиеся по станции, управляющиеся с любым оборудованием, ставящие эксперименты во многих научных областях и способные справиться почти с любой проблемой без моей помощи. Я имел редкую возможность наблюдать за их становлением. Одно дело – знать, какой колоссальный объем знаний получают астронавты и насколько совершенствуются за одну долгосрочную экспедицию, но другое дело – увидеть это своими глазами от начала и до конца. Я прощаюсь, зная, что у меня впереди еще три месяца. Мне будет не хватать этих ребят.

Юрий Маленченко, Тим Копра и Тим Пик стартуют с Байконура 15 декабря в 11 утра по времени МКС и стыкуются после шести с половиной часов полета. Я наблюдаю из «Купола», как приближается лобастый черно-белый «Союз», раскинувший солнечные панели, словно крылатое насекомое, – этой картиной мне никогда не пресытиться. Сначала капсула кажется игрушечной, уменьшенной моделью самой себя, и словно оказывается в пламени всякий раз, как от ее поверхности отражается солнечный свет, но постепенно увеличивается в размерах и медленно превращается в настоящий космический корабль.

Следя за его приближением, я осознаю какую-то неправильность в угле, скорости или обоих факторах. «Союз» слишком смещен относительно своего стыковочного порта. Всего в нескольких метрах от станции он останавливается, выбрасывая в нашу сторону струи тормозных двигателей для фиксации положения в пространстве. Это ненормально.

Малые двигатели «Союза» обдают иллюминаторы «Купола» несгоревшим топливом, и я поспешно закрываю защитные крышки. Шарики топлива, переотражаясь, скачут между иллюминаторами и крышками, вызывая странное и тревожное ощущение. Я спешу в русский служебный модуль узнать у Сергея и Миши, в чем дело.

– Сбой автоматической системы стыковки, – отвечает Сергей.

Причины не знает никто. Юрий, командир «Союза», берет управление на себя и после нескольких минут выравнивания успешно стыкует корабль всего на девять минут позже расписания. Это наглядное объяснение того, почему мы так долго готовимся к маловероятным событиям. Автоматическая система надежна, но сбой может стоить экипажу жизни, если никто не сумеет заменить автоматику действиями в ручном режиме.