Смех.

Оглянувшись, я обнаружила Исаака в противоположном конце комнаты. Он, качая головой, смотрел на меня и смеялся. Тихо и с хрипотцой, но все же из-за меня.

У меня быстрее заколотилось сердце.

– Сделаем, когда ты чуть-чуть подрастешь, – весело сказал он и с Ариэль на руках подошел к нам. Опустился на другую сторону дивана и усадил сестру к себе на колени. Та с закрытыми глазами уткнулась лицом ему в грудь. Она казалась такой напуганной, что у меня сдавило горло, особенно потому, что я знала, какой радостной она обычно была.

– Докуда подрасту? – спросил Леви.

Исаак поднял руку так высоко, как только смог из положения сидя.

– Примерно досюда.

Малыш снова грустно обернулся ко мне:

– Но я тоже хочу картинку на руке.

– Тогда давай нарисуем ее тебе фломастером, – предложила я.

– Правда? – восхищенно воскликнул он.

– Просто скажи мне, какую хочешь, – сказала я, кивая.

Леви слез с колен Теодора и побежал через комнату.

– Ариэль, я возьму твои фломастеры, ладно?

– Ты не пойдешь в мою комнату! – тут же закричала она. Быстрее, чем я ожидала, девочка спрыгнула с колен Исаака и бросилась за братом.

Едва дети скрылись из гостиной, Исаак спросил:

– Как она? Есть какие-нибудь новости? Когда мы сможем ее навестить?

– Она до сих пор на операции, – серьезно, но спокойно ответил Теодор.

– Что вообще случилось? – тихо уточнила я.

– Дебби попала в страшную аварию. Машина слетела с дороги и перевернулась.

От его слов у меня по спине побежали ледяные мурашки.

– О боже.

– У нее переломы и внутренние повреждения, – продолжал он. – Операция длится уже два часа.

Я не отважилась задать вслух следующий вопрос, однако Теодор, похоже, его угадал.

– Она поправится, – уверенным голосом произнес он. Потом посмотрел на Исаака, который сидел с опущенной головой, уставившись на свои руки. – Мы все сейчас должны твердо в это верить.

Я кивнула, хотя не имела ни малейшего понятия, каковы шансы у Дебби и не говорил ли так Теодор только ради того, чтобы успокоить Исаака и, возможно, себя самого.

– Конечно. Что я могу сделать?

– Ты и так делаешь достаточно, просто находясь здесь, Сойер. – Его взгляд на секунду метнулся к Исааку, затем вернулся ко мне.

Теодор взял меня за руку, и я уверенно ее сжала.

– Само собой.

– Спасибо. – Он тепло улыбнулся и встал с дивана. По пути на кухню сжал плечо Исаака, но тот, кажется, этого даже не заметил. Мне так хотелось что-нибудь для него сделать, утешить его или отвлечь. Я хотела сказать ему, что прекрасно понимаю, как он себя чувствовал. Что знаю, как это ужасно – бояться потерять родителей. Но еще и то, что я знала: он достаточно силен, чтобы с этим справиться. Чем бы все ни закончилось. И что я буду рядом с ним.

Но в тот момент, когда я собиралась это озвучить, в гостиную снова прибежали Ариэль и Леви – вооруженные множеством фломастеров, которые они разложили на журнальном столике. Пока я опустилась к ним обоим на пол и начала разрисовывать им руки разноцветными картинками, Исаак с отсутствующим выражением лица остался сидеть на диване.

Вскоре с рынка возвратились Мэри и Айви. Айви, пусть еще и не понимала, что с ее мамой произошло что-то плохое, замечала, что что-то не так, и, соответственно, волновалась и капризничала.

Остаток дня мы провели, смотря детские мультсериалы по телевизору, потом ели суп, который сварил Теодор, и старались не пялиться, как загипнотизированные, на телефон в надежде на долгожданный звонок от отца Исаака.

Ранним вечером Теодор и Мэри решили уложить детей спать. Леви громко потребовал, чтобы я накрыла его одеялом, и когда Исаак увидел панику в моих глазах, то рассмеялся и пошел в комнату вместе со мной. Пока он занавешивал шторы, я включила маленькую оранжевую лампу рядом с кроватью Леви и помогла ему накрыться, так что видна осталась только его маленькая голова.

– Все снова будет хорошо? – еле слышно спросил он.

Краем глаза я заметила, как Исаак застыл на середине движения. Так убедительно, как только сумела в этой ситуации, я ответила:

– Конечно, будет. Как бы тяжело иногда ни было, Леви… все всегда снова налаживается. Не волнуйся.

Он задумчиво посмотрел на меня.

– О’кей.

– О’кей, – повторила я.

– Но что, если мама не вернется? – спросил он, в этот раз намного тише.

Эти слова задели меня до глубины души, и мне стоило невероятных усилий не измениться в лице.

Исаак быстрым шагом вышел из комнаты. Я услышала его в коридоре, прежде чем где-то громко захлопнулась дверь. С тихим вздохом я снова склонилась над Леви и убрала ему волосы с лица.

– Твоя мама вернется, когда ей станет лучше, Леви. Я твердо в это верю, и ты должен мне в этом помочь, – прошептала я.

Он медленно кивнул.

– Сладких снов. – Я встала с пола и выключила свет рядом с дверью, так что остался только светильник около кровати. Леви закрыл глаза и закутался в свое одеяло, а я вышла и тихо прикрыла за собой дверь. Затем пошла в детскую комнату Исаака.

Осторожно постучалась. Когда он не ответил, я аккуратно приоткрыла дверь и заглянула в щелочку.

Исаак с опущенной головой сидел на кровати и не отрывал взгляда от своих рук. Я уже видела его грустным и подавленным, но таким – никогда. Мне было больно смотреть на то, как сильно он страдал. А больнее всего от того, что я не могла утешить его так, как хотела. Я бы обняла его и вообще никогда больше не отпускала, но… не имела на это права. Я оттолкнула его и заявила, что между нами все кончено, а теперь вынуждена жить с последствиями.

– Я неудачник, – глухо сказал он.

– Перестань, – серьезно ответила я и пересекла комнату. Лишь присев перед ним на корточки, я увидела, что он держал в руке фотографию. Распечатанный кадр, который я сделала на камеру Ариэль, когда Исаак и его мама вместе сидели за пианино и играли. Я бережно провела пальцами по снимку. Он получился чудесным, как и сам тот момент.

Исаак качнул головой.

– Я так и не смог нормально помириться с ней после той ссоры. Мы много месяцев по-настоящему друг с другом не разговаривали. И что мне делать, если она умрет?

– Прекрати. Немедленно, – настойчиво повторила я и обхватила его лицо ладонями. Пусть изначально я не собиралась к нему прикасаться… он обязательно должен смотреть мне в глаза, когда я буду произносить следующие слова. – Твоя мама не умрет, Исаак.

У него был точно такой же взгляд, как в тот первый вечер в «Хиллхаусе», когда меня возмутило, как с ним обращались те девушки. Как будто слышал и видел лишь меня, а все остальное в мире в тот миг ему стало совершенно безразлично.