Он пошарил глазами по крышам. Человеку непосвященному не так-то просто разглядеть с тротуара антенну, которая обеспечивает ему привычное удобство в виде доступной в любой момент и практически в любом месте телефонной связи. Но Слепой, в отличие от подавляющего большинства сограждан, знал, куда смотреть и что искать. Ему показалось, что на плоской крыше одного из окрестных домов мелькнула сгорбленная человеческая фигура, но полной уверенности не было, и, поразмыслив, он решил не выдавать желаемое за действительное, тем более что связь все равно отсутствовала — так или иначе, но отсутствовала. Не мытьем, так катаньем, как, помнится, высказался по этому поводу его превосходительство…

Между делом он отметил, что, несмотря на скверную, совсем не летнюю погоду, в районе станции как-то непривычно много праздношатающихся личностей. За рулем как минимум десятка из великого множества припаркованных поблизости машин скучали водители; Глебу показалось, что в двух или трех из них сидят еще и пассажиры, но полной уверенности, опять же, не было. Под выгоревшим на солнце синим тентом с надписью «Балтика» какие-то приличные, военно-спортивного вида мужчины неторопливо распивали не пиво, как можно было ожидать, а чай и растворимый кофе из пластиковых стаканчиков. Кроме того, в наблюдаемой зоне заметно активизировались дворники и прочие сотрудники коммунальных служб, чьи оранжевые и желто-зеленые светоотражающие жилеты так и мелькали повсюду.

Вспомнив недавний разговор с Федором Филипповичем, во время которого просил ограничить круг участников операции минимальным количеством доверенных лиц, Слепой подумал, что этот самый круг у его превосходительства весьма и весьма широк. Впрочем, кому доверять, а кому не доверять — это было сугубо личное, персональное, генеральское и где-то даже интимное дело Потапчука, в которое Глеб вовсе не собирался совать нос. Уже одно то, что при своей профессии (и, самое главное, при своем характере) Федор Филиппович дожил до своих лет, намекало, что он очень редко ошибается в выборе. А когда ошибется, то в половине случаев эта ошибка допускается преднамеренно — как, например, это почти наверняка произошло в случае с инцидентом в Измайловском парке. Имевший тогда место «мизандестендинг» мог стоить Глебу жизни, но генерал сознательно пошел на риск, и Сиверов его не осуждал, поскольку придерживался на этот счет того же мнения, что и Федор Филиппович: каждый сам виноват в своей смерти. Если ты считаешься профессионалом высокого класса и при этом позволяешь каким-то небритым отморозкам разнести себя в щепки, как фанерную мишень на стрельбище, — туда тебе и дорога, и так тебе, убогому, и надо…

— Извини, уважаемый, — послышалось из-под приборной панели. — Не сердись, прошу. Сколько время, скажи, пожалуйста, э?..

Отметив про себя, что за считанные минуты превратился из «земляка» в «уважаемого», Глеб посмотрел на часы.

— Ноль одна, — ответил он, скрывая облегчение. — Минута первого. Живи, татаро-монгол! Такой жизни, какая тебя ждет, конечно, не позавидуешь, но проживешь ты, по крайней мере, намного дольше, чем тебе отмерил твой Саламбек. Это я тебе, можно сказать, гарантирую.

— Спасибо, гражданин начальник, — вежливо поблагодарил Фархад, демонстрируя сообразительность, о наличии которой Глеб до сих пор даже не подозревал.

Секунды утекали одна за другой. Хотелось курить, но вместо сигареты Глеб достал из-за пазухи «стечкин» с длинным глушителем, снял его с предохранителя и передернул ствол, досылая патрон.

— Ого, — льстивым медовым голосом оценил его огневую мощь Фархад.

Глядя на двери станции, Глеб отвел руку с пистолетом вправо и вниз. Ему показалось, что татарин перестал дышать, настолько тихо вдруг сделалось в кабине.

Он продолжал неотрывно смотреть на разлинованные квадратиками стекла двери с надписью «Входа нет». На месте человека, который должен одно за другим привести в действие целых два взрывных устройства, а потом тихо и незаметно слинять, Глеб Сиверов занял бы позицию именно там, в павильоне. А что? Найди себе укромное, тихое местечко где-нибудь в уголке и стой спокойно. Взрыв внизу, на станции, тебе никак не повредит, а второй взрыв разве что вышибет в павильоне стекла, что абсолютно безопасно для того, кто знает, чего и когда следует ждать. При этом ты будешь находиться практически в центре событий и сможешь отлично все разглядеть и снять на цифровую камеру. А потом, после второго взрыва, смешаться с толпой оглушенных, шокированных, кричащих, бьющихся в истерике людей и, для вида покашливая в кулак, спокойно удалиться. Для пущей убедительности можно даже облиться кетчупом или клюквенным сиропом, который, по слухам, широко использовался в кинематографии до того, как изобрели искусственную кровь… Хотя нет, в этом случае к тебе может прицепиться врач подоспевшей «скорой» или просто какой-нибудь добрый самаритянин, и тогда придется скандалить, драться, а то и убивать, что чревато абсолютно ненужными осложнениями…

Двери непрерывно пребывали в возвратно-поступательном движении, открываясь и закрываясь, выпуская под дождик все новые и новые людские толпы. Потом одна из створок вдруг распахнулась с такой энергией, как будто изнутри ее протаранил не успевший своевременно затормозить поезд метро. Глебу не ко времени вспомнился популярный некогда плакат, представлявший собой подлинную, хотя и сильно увеличенную, датированную началом прошлого века фотографию паровоза, протаранившего стену и свалившегося со второго уровня парижского вокзала Монпарнас прямо на городскую улицу. «Shit!» — было напечатано на плакате, и Глеб с трудом удержался от аналогичного восклицания, увидев, кто выскочил из столь энергично распахнувшейся двери.

Подобного чучела он не видывал уже давненько, а если хорошо подумать, то, пожалуй, и никогда. Такие персонажи живут, в основном, на экране — преимущественно в старых советских комедиях, где что ни образ, то либо плакат, либо карикатура. В данный момент Глеб наблюдал именно карикатуру — прямая челка до бровей, усы подковой, нелепой расцветки и старомодного покроя одежда, коротковатые брюки, из-под которых виднеются белые носки и — мать моя! — черные туфли… Такие роли лучше всего удавались Леониду Куравлеву — чего греха таить, не самому любимому актеру Глеба Сиверова, но в данном амплуа, отдать ему должное, буквально непревзойденному. Оттого-то, наверное, и не самому любимому…

Первое впечатление, впрочем, оказалось обманчивым и развеялось, как дым, в считанные мгновения. Человек, выглядевший, как беглое огородное пугало, действовал со сноровкой профессионала, равного, а может быть, и превосходящего Глеба по квалификации и уровню подготовки. Примыкающее к станции пространство неожиданно пришло в движение, к человеку в нелепом костюме хрестоматийного провинциала со всех сторон побежали какие-то люди — дворники в светоотражающих жилетах, водители и пассажиры припаркованных автомобилей, побросавшие стаканчики с недопитым чаем и кофе военно-спортивные мужчины, якобы случайные прохожие… Их было чертовски много; они бежали, добегали и падали, опрокинутые то пинком, то коротким и точным ударом кулака, а то и не до конца понятной Глебу силой, которую Илларион Забродов и подобные ему уникумы скромно именуют «приемами бесконтактной борьбы».