Человек в парике с прямой челкой и накладных усах подковой предпринял вторую попытку: поднял руку с телефоном и сделал вызов, на этот раз специально убедившись, что нажимает именно ту клавишу, которую надо, а не какую-то другую. Он даже поднес телефон к уху, чтобы послушать гудки. Если гудки есть, а взрыва нет, значит, что-то не в порядке со схемой взрывного устройства; если в трубке послышится старая песенка про временно недоступного абонента — значит, телефон либо испортился, либо разрядился, либо этот наркоман просто-напросто забыл его включить. В этом случае, как ни прискорбно, о шахидке придется просто забыть, ограничившись подрывом грузовика. Что тоже, в общем-то, не так уж и плохо…

Телефон молчал — не гудел, не исполнял бравурную музыку и не врал интимным женским голоском про недоступного абонента, а просто молчал, как мертвый камень. Террорист посмотрел на дисплей. На дисплее было написано: «Отсутствует сигнал». Он вгляделся в экран внимательнее и понял, что надпись не врет: на индикаторе сети не было ни единой полоски, как будто дело происходило на каком-нибудь Памире, в джунглях Амазонки или на дне Марианской впадины.

Он быстро огляделся и почти сразу увидел в нескольких метрах от себя молодую, очень стройную и привлекательную, но, на его вкус, чересчур густо накрашенную и крикливо одетую девушку. Стоя столбом чуть в стороне от стремнины людского потока, красотка смотрела на свой дорогущий, украшенный стразами и расписанный от руки ай-фон с таким возмущением, словно тот ее только что укусил или, наоборот, без спроса лизнул в ушко, а то и прямо в губы.

Это зрелище расставляло все точки над «і». Дело было не в поломке телефона; связь действительно отсутствовала, и это был полный и окончательный провал. Потому что отсутствие мобильной связи в центре Москвы, в разгар рабочего дня, да еще и аккурат в то время, когда от ее четкой работы так много зависит, может означать только одно из двух: ее либо глушат, либо просто-напросто отключили.

К красавице с ай-фоном вдруг подошел милиционер и, козырнув, что-то сказал. Девица раздраженно ответила, ткнув в его сторону телефоном с таким видом, словно это сержант его испортил, и зачем-то полезла в сумочку. Рыжеусый не стал дожидаться, пока она достанет оттуда паспорт: надо было уносить ноги от греха подальше.

И тут он увидел еще одного мента, в чине лейтенанта, который целеустремленно двигался прямо к нему со стороны спасительного выхода. Телефон, внезапно превратившийся из оружия в улику, все еще был в руке; рыжеусый снова поднес его к уху и чуть ли не на весь вестибюль заорал, старательно произнося «г» на украинско-белорусский манер:

— Галя! Галочка! Галчонок, ты дэ?! Ничого нэ чую! Але!

При этом он неторопливо двигался в сторону дверей, пока на пути у него не встал лейтенант. Продолжая орать и гукать, как леший, ненароком наступивший себе на бороду, «украинец» подался вправо, норовя обойти лейтенанта, но тот заступил ему путь. Непонятливый гость столицы сунулся влево; лейтенант, чтобы не играть с ним в пятнашки и окончательно прояснить ситуацию, преградил ему путь вытянутой рукой.

Рыжеусый, наконец, догадался, что представитель власти очутился у него на дороге не случайно, в последний раз дунул в микрофон, с досадой пожал плечами и недоуменно произнес, в доказательство своих слов показывая лейтенанту телефон:

— Шось нэ працюе…

— Документики предъявите, гражданин, — коротко козырнув, сдержанно потребовал лейтенант.

«Украинец», явно наслушавшийся страшных баек о московской милиции, испуганно засуетился.

— Зараз, — бормотал он, шаря по многочисленным карманам своего нелепого костюма, — зараз будэ… Та дэ ж воно е, га?!

Лейтенант терпеливо ждал, бдительно посматривая по сторонам. Случись поблизости щипач Никола Питерский, он, вероятно, перешагнул бы через профессиональные предрассудки, преодолел предубеждение против ментов и шепнул бы этому растопыре, что в сложившейся ситуации надо не стоять столбом, считая ворон, а делать ноги, причем как можно скорее и дальше. В конце концов, мент — тоже человек, и губить его ни за что, ни про что, наверное, грешно… Но Никола был уже далеко, и лейтенанта никто ни о чем не предупредил.

— Ничого нэ розумию, що це на билому свити робыться, — развел руками «украинец». — Зв'язку нэмае, документив тэж нэмае…

— Документив нэмае? — демонстрируя недурные лингвистические способности, подобрался лейтенант. — Придется пройти, папаша.

— Тамбовский волк тебе папаша, сынок, — на чистейшем русском языке сообщил «украинец» и сделал короткое, почти незаметное для глаза движение рукой.

Внезапно почувствовавший себя плохо лейтенант одной рукой схватился за живот, а другой уперся в стену. К тому времени, как он опустился на колени, «украинец» был от него уже на расстоянии добрых пяти метров. Инцидент, кажется, остался незамеченным; он уже почти поверил в то, что ему удастся спокойно уйти, как вдруг давешняя красотка с ай-фоном громко, на всю станцию, сказала сержанту, который под видом проверки документов старательно и безуспешно пытался ее склеить:

— Что вы смотрите? Куда ты смотришь, я тебя спрашиваю! Глаза разуй, там вашего человека ударили! Вон тот, Тарас Бульба в кошмарном галстуке!

Изящный пальчик с неправдоподобно длинным и, кажется, тоже разрисованным какими-то узорами ноготком обвинительно указал на заторопившегося «Тараса Бульбу». Сержант повернул голову; красавица молча выдернула у него из пальцев свой паспорт и гордо удалилась, независимо цокая высокими каблучками. Неизвестно, каким цветом волос наделили ее родители, но красилась она в иссиня-черный, а значит, анекдоты про блондинок ее не касались — она-то знала, как себя вести, и умела ловить момент.

Сержант не заметил ее ухода. Как и большинство служителей порядка, будь то русские, украинские или белорусские милиционеры или сотрудники какой угодно полиции, он служил честно — по крайней мере, в собственном, сугубо профессиональном понимании этого слова. Многочисленные мелкие нарушения закона, допускаемые во время несения службы им самим и его коллегами, он воспринимал философски, как неотъемлемую часть профессии: ну, а как иначе-то? Как прожить, если не брать на лапу и не опускать пьяных в темных подворотнях? Как угодить начальству, если не привирать в рапортах и не сажать невиновных ради улучшения отчетности? Сторожевой пес может иметь недостатки; он может гадить в неположенном месте, рвать соседям штаны (и не только); он может, не устояв перед искушением, стащить со стола и проглотить вашу отбивную раньше, чем вы успеете ее у него отобрать, но все это пустяки. Главное, чтобы, когда от его преданности, смелости и мертвой хватки будет зависеть целость вашего имущества и, может быть, даже ваша жизнь, пес не подкачал. Если он поведет себя, как полагается хорошему сторожевому псу, пусть и дальше ворует со стола вашу еду, грызет вашу обувь и гадит на ваш ковер — можно, заслужил. Но если в ключевой, ответственный момент пес струсит, место ему на улице, а еще лучше — на живодерне, потому что это избавит его от лишних мучений, а вас — от искушения простить того, кого прощать нельзя ни в коем случае.