– Упс! – снова повторил Кэл. Но на сей раз в его голосе послышались зловещие нотки. Почти как в голосе его отца. – Обычный несчастный случай, – пояснил он бабушке, и нижние обертоны его голоса заставили Эдит содрогнуться. Она вдруг почувствовала, как холодок побежал по ее спине.

Но ведь несчастных случаев быть не может, хотелось крикнуть ей ребенку. Ты же сам это не раз повторял. Однако она лишь молча застыла на месте. Страшная мысль вдруг парализовала ее сознание. Страшная, потому что ни одна мать не должна так думать о своих детях. Ибо такие мысли могут завести очень далеко и заставят сделать еще более страшные выводы.

Она склонилась над мальчиком и спросила тихим голосом:

– Но ведь на самом деле это был не несчастный случай, да?

Кэл опустил голову и отрицательно покачал ею.

– Она его разозлила. Вот он и толкнул ее, – проговорил он тоненьким голоском, каким говорят напуганные дети, готовясь вот-вот расплакаться.

Эдит судорожно сглотнула слюну.

– Запомни, Кэл! Даже когда мы злимся, лучше всего решать все наши недоразумения с помощью слов, а не рук. Понятно?

Кэл кивнул в знак согласия и вдруг сказал:

– Но бывает ведь и так, что человек вне себя от ярости, и тогда он забывает о том, что есть слова, и делает просто ужасные вещи.

Мальчик взглянул на бабушку полными слез глазами, похожими в этот момент на две яркие звездочки.

– Ты ее починишь?

Эдит взяла в руки куклу. Даже не снимая с нее ночную рубашку, она почувствовала, что шея куклы под ее рукой болтается свободно, а одна рука как-то неестественно вывернута в сторону.

– Конечно, починю!

Она поднялась с пола, ей не терпелось как можно скорее уйти отсюда. Чтобы хоть как-то сгладить свое нежелание продолжать игру и одновременно дать некое внятное объяснение тому, что она уходит, она вдруг предложила:

– Я возьму тебя с собой в мастерскую, и ты сам будешь наблюдать за тем, как я стану ее ремонтировать.

Она снова склонилась над внуком и заглянула ему прямо в глаза.

– Только, чур, это наш с тобой секрет.

По лицу ребенка было видно, как отчаянно борется в его душе тяга к незыблемому порядку вещей с его раз и навсегда установленными правилами, что можно, а чего нельзя, с обыкновенным детским любопытством. Кэлу уже давно очень хотелось взглянуть хотя бы одним глазком на то, что делается у бабушки в мансарде. А вход туда ему был категорически запрещен с тех самых пор, как он начал ходить.

– Так мы договорились, Кэл? Ты умеешь беречь тайну?

Громко хлопнула дверь в коридоре. И они оба замерли, прислушиваясь к тяжелым шагам СиДжея, который прошествовал мимо их комнаты, быстро спустился по лестнице и направился в кухню. А через пару минут взревел мотор автомобиля, машина СиДжея на полной скорости выехала из гаража и понеслась на улицу, кроша под колесами ракушечник, которым была вымощена выездная дорожка.

Эдит опустила куклу себе в карман.

– Давай здесь приберемся, ладно? А когда твоя мама отправится в парикмахерскую, мы с тобой пойдем ко мне в мастерскую. Договорились?

Мальчик с серьезным видом уставился на нее.

– О’кей.

Эдит принялась заправлять его постель, а Кэл стал собирать игрушки, разложил всех кукол по своим кроваткам, пожарную машину поставил рядом с пожарной частью, тоже сконструированной из лего. Они уже почти закончили наводить порядок, как дверь в комнату слегка приоткрылась и в нее просунулась голова Сесилии.

– Привет, малыш! А я думала, ты еще спишь.

– Мамочка! – кинулся ей навстречу Кэл с распростертыми руками, подбежал и крепко обхватил ее за ноги.

Сесилия нагнулась, чтобы обнять сына. Их волосы перемешались. В присутствии отца Кэл вел себя более сдержанно по отношению к матери. Но Эдит всегда чувствовала, что связь этих двоих гораздо крепче и прочнее, чем просто отношения сына и матери. Иногда ей казалось, что ее невестка и внук плывут вдвоем в двухместной лодке, где больше нет места ни для кого другого. И они сами решают, куда им плыть и на какой скорости. Но стоило рядом появиться СиДжею, и его физическое сходство с сыном затмевало все остальное. Оно было настолько разительным, что порой Эдит казалось, что их не двое – отец и сын, а всего лишь один человек.

– Мы тут играли в пожарных, – пояснила она невестке и подумала, как хорошо, что она успела спрятать поломанную куклу в карман своего домашнего платья. От ее взгляда не ускользнуло, что на невестке надет изумрудно-зеленый кашемировый свитер с высоким воротом, тот самый, который подарил ей СиДжей на последний день рождения. Хомутик ворота, однако, был не опущен, а поднят максимально вверх, закрывая шею до самого лица.

Кэл запрыгал на месте и поднял ручонки к матери. Дескать, возьми меня на ручки. Но Сесилия была еще слишком слаба, чтобы поднимать сына. Да и худенькая она стала. Вся просто светится. Но уговаривать ее не делать этого было бесполезно. Она нагнулась, слегка поморщилась от боли и чуть приподняла мальчика над землей, едва дотянув его до своих бедер.

– Мамочка, а где твой кулон?

Еще до рождения сына СиДжей подарил жене золотой медальон, куда вложил прядь своих волос. Только одна Эдит знала, что Сесилия уже давно заменила эту прядь на волосы сына и она постоянно носит этот медальон на шее.

Прежде чем Сесилия успела что-то ответить сыну, тот схватил за ворот свитера и потянул его вниз, стараясь найти медальон. Но Сесилия тут же остановила его. Впрочем, Эдит уже успела разглядеть багрово-синие следы от пальцев на ее шее, похожие на насекомых, которые расползлись по телу, начиная от самой груди.

Эдит невольно охнула, заставив невестку и внука обернуться на этот негромкий вскрик. Но Сесилия слегка качнула головой, давая ей знак замолчать, и Эдит лишь уронила свою руку, которой тоже обхватила себя за шею, и жалко улыбнулась. Потом она подошла к Кэлу и взяла его за руку.

– Пойдем, малыш, на кухню. Испечем что-нибудь вкусненькое, пока маме будут делать красивую прическу. А мы с тобой за это время успеем перекусить.

– Я решила не ходить в парикмахерскую. Сама сделаю себе прическу, – улыбнулась ей Сесилия.

На Эдит пахнуло легким запахом алкоголя. Запах был едва слышен, почти неуловим, напоминая тонкую струйку дыма, который появляется над скрытым от глаз кострищем. Конечно, какая же сейчас парикмахерская? Ведь там пришлось бы оголить шею.

– Вот и отлично! А я пока с удовольствием повожусь с Кэлом.

И Эдит снова улыбнулась той робкой, покорной улыбкой, которой улыбалась все годы собственного замужества. Хотя в этот момент ей было нестерпимо стыдно и горько. И не только потому, что вырастила сына, такого же садиста, как и его покойный отец, но и потому, что собственный опыт ничему ее не научил. Она все так же слепо смотрит на мир, как и все те добропорядочные люди, которые предпочитают не замечать синяки на чужом теле и видят только то, что хотят увидеть сами. И думают тоже только о том, о чем сами хотят думать. И при этом еще верят в то, что они уж точно знают, кто и в чем виноват.