Паранойя.

От нее все сложнее и сложнее избавляться.

Сегодня вечером в университетском театре должно было состояться собрание. Бакли зарезервировал помещение, написав в форме, подсунутой ему каким-то бюрократишкой, что собирается использовать его для демонстрации фильма на своем потоке. Они охватили всех своих друзей и знакомых, надавили на них с тем, чтобы те завербовали своих друзей и знакомых, и теперь надеялись на приличную аудиторию, на широкий срез университетской общественности, от которого можно было ждать новых идей и планов.

Йен играл роль главного чирлидера проекта, полностью поддерживающего его идею, но в душе он уже сомневался, получится ли из этого что-то путное. Те преподаватели, с которыми Эмерсон разговаривал и которым, он был уверен, можно было доверять, обещали прийти, но ему казалось, что они недооценивают всей важности события. Он пытался донести до них мысль о необходимости немедленных действий, но, хотя на словах они с ним и соглашались, было в их ответах что-то завуалированное, как будто они реально не понимали всю серьезность ситуации.

Или боялись.

Вот это ближе к истине. Они вели себя так, будто чего-то боялись.

На совещании в своем кабинете Йен взял на себя роль председательствующего, повторил еще раз то, что надо было повторить, и притворился, что все идет своим чередом – так, как и было запланировано.

– Мы смогли переговорить с кем-то в администрации? – задал вопрос Бакли.

– А ты догадайся с трех раз.

– Я знаю декана Йенсена, – вызвался Джим. – Могу ему позвонить.

Бакли решительно отмахнулся от этого предложения.

– Скользкий чувак. Полное ничтожество.

– Я звонил президенту Лэнгфорд, – сообщил Йен. – Дважды. Но она была занята. Сегодня, по пути сюда, я зашел к ней, но секретарша сказала, что она на совещании.

– И ты в это поверил?

– Нет.

– Это плохой знак.

Какое-то время все молчали.

– Вы хорошая студентка и работаете в библиотеке. – Бакли повернулся к Фэйт. – А вам никогда не приходило в голову сесть, настроиться и хорошенько порыться в литературе?

– Я больше не работаю в библиотеке, – негромко ответила та.

– Мне кажется, здесь мы недорабатываем. Еще ни разу я не сталкивался с проблемой, которую нельзя было бы решить, порывшись хорошенько в литературе. Может быть, стоит поручить это какому-нибудь выпускнику? Вдруг под этим зданием, где-то глубоко-глубоко, спрятана комната, хранящая тайные знания? А может быть, где-то лежит готовая работа, посвященная предрасположенности нашего кампуса к насилию и сверхъестественному?

– Мне кажется, шутки здесь неуместны.

– В книгах ничего не найдешь, – Стивенс впервые подал голос, и все повернулись в его сторону. – Если эта штука и умеет что-нибудь делать, так это хорошо заметать следы. Он не заинтересован, чтобы Его слабости стали всем известны.

– Я просто подумал, что кто-то смог бы что-то накопать. Знаете, как те студенты, которые роются в различных источниках, а потом вдруг предлагают схему создания атомной бомбы.

– Нет, – ответил Стивенс без всяких эмоций. – Вы что же, думаете, что Он позволит вам обнаружить Его ахиллесову пяту? Думаете, что Он наградит вас за ваше усердие, усидчивость и изобретательность? Если б даже такая информация и существовала, компьютер, в котором она хранится, взорвался бы, а книга с ней оказалась бы украденной. – Он подался вперед. – Вы мыслите как двухлетний несмышленыш. Это вам не романы про Нэнси Дрю[78]. Пора бы вам уже вырасти и научиться думать.

– Сегодня, – сказал Йен, решив сменить тему, – в семь вечера…

Он еще раз проговорил то, что они хотят получить от встречи, и попытался увести дискуссию от всего, что могло бы повлечь за собой ссору. Последнее, чего им не хватает, так это споров между собой.

После того как все остальные ушли, Стивенс повернулся к нему.

– Я хочу, чтобы вы кое-что мне обещали, – сказал он.

– Что именно?

– Если со мной что-то случится, если Он до меня доберется, вы вернетесь ко мне на квартиру, заберете всю взрывчатку и взорвете это дерьмо. – Стивенс пристально смотрел на Йена, и в его голосе было что-то исступленное, а в том, как он присел на край стола, проглядывала тревожная напряженность.

– Но почему? – Эмерсон постарался ничем не показать своей тревоги. – С чего вы решили, что с вами должно что-то произойти?

– Я слышал. Слышал Его голос. – Голос Стивенса упал до едва слышного шепота. – Он меня знает. Он помнит меня.

– Помнит?

– Я тоже этого не понимаю. – Стивенс покачал головой.

– Я думал, что все эти университеты – отдельные личности и отдельные сущности.

– Я тоже так думал.

– Тогда что вы хотите сказать?..

– Я не знаю. Знаю только, что, будучи в подвале корпуса факультета общественных наук, проверяя точность своих чертежей, я слышал, как кто-то позвал меня по имени, и голос был похож на голос моей жены.

– Боже правый!

– В подвале я был совсем один. Механик, впустивший меня, находился на складе этажом выше, и я, следуя на голос, обошел установку кондиционирования воздуха, занимающую практически весь подвал. И увидел там небольшую протечку в одной из труб, через которую в воздух поднималась струйка не то фреона, не то углекислого газа.

– И голос раздавался из этой протечки?

– Это был голос Пат. Она сказала: «Убирайся отсюда, Гиф. И никогда не возвращайся». Только я знал, что это не Пат, – потому что она никогда не звала меня «Гиф». Я закрыл рукой протечку, и холод на руке ощущался как дыхание. Подождав секунду, убрал руку – и вдруг, неожиданно, протечка стала больше, и теперь уже из нее бил целый фонтан холода, а глубокий мужской голос сказал: «Я убью тебя, Гиффорд. На этот раз я тебя убью».

– На этот раз?

Стивенс кивнул.

– Мне захотелось взять молоток и разбить эту трубу к чертовой матери, но я знал, что это просто труба, которую Он использует в качестве рупора. Я развернулся и ушел. Он продолжал говорить, продолжал угрожать, голос становился все громче, но я, не обращая на Него внимания, поблагодарил механика, впустившего меня, и ушел. – Гиффорд помолчал. – Но Он обо мне знает. Он знает мое имя. Он знает, кто я. И знает, где я был. Я не знаю, что Он использует в качестве глаз, но они у Него есть. Повсюду. И именно поэтому я не сторонник нашей сегодняшней вечерней встречи. Мы…

– Находимся в самом чреве чудовища?

– Вот именно. И я думаю, что нам надо следить за своим языком, пока мы в кампусе, следить за тем, что мы делаем.