– Но если Он знает о каждом нашем шаге, если Он слышит каждое наше слово, то как с Ним можно бороться?

– Не знаю, – Стивенс покачал головой. – Это, твою мать, мне неизвестно.

Казалось странным притворяться, что сегодня обычный день и ничего страшного не произошло. Джиму хотелось забыть про занятия, про газету и сосредоточиться на уничтожении монстров, забыв о нормальной жизни, пока все они не исчезнут.

Но, несмотря на все происходящее, несмотря на все события, Университет продолжал функционировать в своем обычном ритме, и все занятия продолжались так, как и должны были. Ирония заключалась в том, что, перестав посещать занятия и полностью сосредоточившись на изгнании демонов из родного универа, Джим неминуемо столкнулся бы – после того, как спас бы мир и жизнь вернулась бы в нормальное русло, – с теми же самыми невыполненными заданиями и ненаписанными тестами, которые он пропустил.

Кроме того, этот год у него – выпускной. И ему надо завершить все свои курсы, чтобы получить диплом. А обязанности главного редактора он должен выполнять не только ради других сотрудников редакции, но и ради завершающей строчки в своем резюме.

И все равно все это было очень странно.

Множество людей на его курсах не посещали занятия. А отношение к учебе многих из тех, кто их посещал, было далеко от академического. Но, с изменением содержания и сущности реальности, ее структура никак не изменилась. Студенты сдавали тетради и получали задания, а преподы читали лекции. Эта смесь из ежедневной рутины и вторгающегося в нее сверхъестественного была абсолютно сюрреалистична. И, притворяясь, что вокруг не происходит ничего необычного, что он обычный студент, посещающий обычные занятия в обычном университете, Джим совершенно потерял ориентиры.

После американской литературы Фэйт отправилась домой, на поиски работы за пределами кампуса, и он убедился, что она благополучно покинула территорию Университета, проследив, как ее машина исчезла в белом мареве где-то в районе светофора на втором перекрестке. После этого Джим отправился в редакцию.

В отделе новостей, так же, как и в отделе выпуска, никого не было, и это его немного насторожило. Время обеденное, макеты страниц сегодняшнего номера уже лежат на столах, статьи отредактированы и готовы к печати – а это значит, что остальные редакторы работали с самого утра; но то, что сейчас вокруг никого не было, немного сбивало с толку. В предыдущем семестре отдел новостей гудел, начиная с семи часов утра и до девяти вечера. И никогда не случалось такого, чтобы в отделе выпуска не находилось вообще никого.

Задумавшись, Джим прошел в фотолабораторию и включил красный свет. В ней тоже никого не было. Но на веревках и на стенах сушились фотографии, которых он никогда до этого не видел.

И без которых легко мог бы прожить всю оставшуюся жизнь.

Фотографии, на которых были изображены сексуальные пытки и нанесение людям всевозможных увечий.

Паркер медленно вошел в комнату, не отрывая глаз от снимков.

Мерзостность этих фотографий была ужасающей, но не это заставило волосы у него на затылке встать дыбом. Все дело было в том, что они выглядели постановочными, словно Ричард не просто зафиксировал происходящее, но специально и намеренно срежиссировал сцены, которые потом сфотографировал.

Ричард…

А с чего он решил, что это сделал Ричард?

Потому что это действительно сделал он. Ни один из других фотографов в газете не обладал таким острым взглядом, такой способностью компоновать кадр так, что тот мгновенно привлекал внимание зрителей к тому, к чему фотограф хотел его привлечь.

На нескольких фото, теперь Джим это понял, была изображена бывшая подружка Ричарда Люсинда.

Он рассмотрел их повнимательнее. Казалось, что это была серия из последовательных фотографий, которую Ричард расположил на стене слева от емкости с проявителем: Люсинда, лежащая в центре мужского туалета и крепко связанная; нога в грубом ботинке, прижимающая ее голову к полу; бритва у нее под подбородком; Люсинда, кричащая, с искаженным агонией до степени уродства обычно миловидным лицом; Люсинда лежащая на боку, с носком ботинка во рту – подошва плющит ей губы, из которых течет кровь; бритва, режущая ее тело – из него течет еще больше крови, которая выглядит черной на фоне бледной кожи горла; Люсинда в одиночестве, без ботинка или бритвы, с неузнаваемым лицом, рот с выбитыми зубами разинут в крике, кровь из раны на шее заливает веревки, в темной луже рядом с ней валяются выбитые зубы; Люсинда мертвая.

Потом шли фото с увеличенными фрагментами последнего, того, что с мертвым лицом, и на них четко кадрированные черты лица девушки были разбиты на их композиционные элементы: длинная, тонкая линия пореза, капли крови на широко раскрытом глазу, раздавленные губы, распухшая щека, сломанный нос.

А ведь фото Люсинды – это наиболее безобидные из всех, выставленных на обозрение в темной комнате.

Остальные гораздо, гораздо хуже.

– Отличный материал.

Джим резко повернулся и увидел Ричарда, входившего в темную комнату. Глядя на сохнущие снимки, фотограф улыбался, гордый своей работой. В одной руке у него болтался «Пентакс». В другой он держал молоток.

– Видишь ту крошку? – Ричард указал на фото светловолосой девушки с гвоздодером, вогнанным в ее залитую кровью вагину. – Она от этого тащилась. Ей это нравилось. Можешь поверить?

– Нет, не могу, – негромко ответил Джим.

– Так вот поверь.

– Зачем ты это делаешь?

– Фотографирую? Да ведь это моя работа.

– Зачем ты…

– Убиваю этих сук? – Ричард рассмеялся. – А как еще сделать фотографии такого уровня? Такое каждый день не попадается. А кроме того, в этих случаях я могу контролировать освещение задника. Постановочная фотография гораздо интереснее фоторепортажа.

Джим молчал, не сводя глаз с молотка в руке Ричарда, готовый, в случае необходимости, отпрыгнуть или попытаться схватить фотографа за руку.

Ричард взглянул на него, улыбнулся, поднял молоток…

…и положил его на стол рядом с ванной с проявителем.

– Подожди, пока не посмотришь мои сегодняшние шедевры, – сказал он. – Это самые лучшие. – Открыл фотокамеру и достал из нее кассету с пленкой.

Джим моргнул. Ричард не понимает, что то, что он делает, – неправильно! Он уже настолько свихнулся, что не соображает, что пытать и убивать женщин ради того, чтобы запечатлеть на пленке их страдания, – недопустимо. Что это не метод работы фотографа в студенческой газете. Он не заметил реакции Джима, не почувствовал его страха. И искренне считает, что редактор пришел в лабораторию, чтобы восхититься его работами.

– Потребуется время, чтобы проявить пленку, – говорил между тем Ричард, – но ты можешь остаться. На это действительно стоит взглянуть.