«Доброе утро, — напечатал Леонард на простом сером листке бумаги с датировкой 1 апреля 1988 года. — Я плохо представляю себе, как это обычно делается, так что будьте терпеливы. Мой новый альбом, I’M YOUR MAN, выходит на следующей неделе. Он уже стал хитом в Европе, и сейчас у меня там будет большой тур. Я знаю, что могу рассчитывать на вашу помощь с этим новым альбомом в США, и если вы сможете сделать пару звонков от моего имени, я буду очень благодарен. К письму я приложил пару баксов на оплату звонков. Заранее спасибо за вашу помощь. С уважением, Леонард Коэн. P. S. Мои запасы не исчерпаны». («Мы никак не могли решить, какими должны быть купюры — новенькими или очень старыми, — вспоминает Вайс, — и мы выбрали очень потрёпанные».)

Альбом I’m Your Man получил хвалебные отзывы критиков по обе стороны Атлантики. Джон Роквелл в «Нью-Йорк Таймс» назвал его шедевром; Марк Купер написал в британском музыкальном журнале Q, что это лучший альбом Коэна с середины 70-х. Леонард отточил «искусство быть Леонардом Коэном… как обычно, великолепные мелодии и стареющий поэт, который относится к себе очень серьёзно — пока у него не появляются чёртики в глазах» [5]. «Все главные критики того времени написали на него рецензии, — говорит Вайс, — и эти рецензии были поразительно комплиментарными». Те, кто считал, что Леонард уходил, теперь радовались его возвращению.

7 февраля Леонард отправился в Европу в промо-тур — давать интервью. Все очень ждали концертного тура, начало которого было назначено на апрель.

Леонард вернулся в Лос-Анджелес готовиться к концертам, но была одна серьёзная проблема: его менеджер умирал. У Марти Машэта был рак лёгких, и хотя всем вокруг было очевидно, что дело плохо, он сам был убеждён, что выкарабкается. В начале марта до тура оставалось несколько недель, и Леонард был как на иголках. Аванс за тур поступил на счёт фирмы Machat & Machat, и Леонарду был нужен доступ к деньгам. Он позвонил Марти. Трубку взяла его подруга, Аврил.

Вот что рассказывает Стивен Машэт: «Папа был очень молчаливый и застенчивый, Леонард был очень молчаливый и мрачный, а между ними была Аврил». Машэт пренебрежительно отзывается о возлюбленной своего отца как о «женщине, которой папа давал деньги, чтобы она занималась пиаром Леонарда» и о женщине, которую он «держал рядом с собой, потому что он думал, что Леонард хочет, чтобы она была рядом». Леонарда Стивен Машэт тоже не любил: «Он мне никогда не нравился, с первой же встречи. Он никогда не смотрит тебе в глаза, никогда. Он играет в жертву». Но Марти Машэт, по его словам, любил Леонарда и для него был готов сделать больше, чем для всех остальных. Видимо, и сам Стивен не был исключением, что не улучшало его отношения к Леонарду. «Папа разговаривал с Леонардом по телефону. Папе на всех было плевать, он хотел только денег, но с Леонардом он сидел часами, он его слушал. Если Леонард заболевал, папа места себе не находил: «Ах, у Леонарда простуда». Это вообще интересно. Когда Леонард поехал в Израиль и притворялся, что собирается воевать, папа внезапно обнаружил, что в нём есть еврейская кровь».

Стивен знал, что жить его отцу оставалось недолго. Он уже практически видел, как над ним собираются стервятники, и считал Леонарда одним из них. Но Леонард, которому предстоял большой тур в поддержку самого, возможно, коммерческого альбома в его карьере, делал всё, что мог. Стивен Машэт говорит, что Леонард обратился к нему за помощью и что ради отца он согласился. Может быть, и так, хотя всё свидетельствует о том, что к юристам Леонард обращался за советами, а за помощью — к женщинам. С благословения Марти Аврил пошла с Леонардом в банк получить нужные ему деньги. Келли Линч, секретарь и ассистент Марти, взяла на себя административную сторону тура. Когда 19 марта 1988 года Марти умер (ему было шестьдесят семь лет), Линч забрала из офиса Machat & Machat все бумаги, касающиеся Леонарда, которые, по словам юристов, она имела право взять, включая документы паблишинговой компании, организованной Марти для Леонарда. Все эти бумаги Линч отвезла в Лос-Анджелес, где она организовала свою штаб-квартиру и день ото дня становилась столь же необходимой Леонарду, каким раньше был для него Марти. В какой-то момент у Леонарда и Келли случился роман. В конце концов она стала его менеджером.

Тем временем Роско Бек собирал для Леонарда группу. Леонард просил его поехать с ними в качестве музыкального директора, но у Бека были обязательства — ему предстояло продюсировать альбомы для гитариста Эрика Джонсона и немецкой актрисы и певицы Уте Лемпер. Итак, в группу Леонарда вошли: Стив Мидор и Джон Билезикджян (они оба играли с Леонардом в туре 1979–1980 годов); Стив Зиркель — бас; Боб Метцгер — гитара и стил-гитара; Боб

Фёрго и Том Макморран — клавишные; и две новые бэк-вокалистки — Джули Кристенсен и Перла Баталья.

Это был неординарный дуэт: Джули была роскошной блондинкой с фигурой античной богини, которая в 80-е несколько лет пела со своим мужем Крисом Ди в группе Divine Horsemen, соединявшей панк-рок с рутс-роком[137]; Перла была миниатюрной яркой брюнеткой латиноамериканского происхождения, и у неё была своя группа и опыт работы в джазе и роке. Обе обладали ярким стилем и живым характером, обе прекрасно пели, и им уже приходилось работать вместе. Первой из них в группу Леонарда попала Кристенсен. Бек знал её по Остину, где она пела джаз и иногда выступала с его группой Passenger. Кристенсен вспоминает, как попала на концерт Passenger после их тура с Леонардом (1979–1980 гг.) и увидела, что «они все вернулись другими людьми; от каждого из них как бы исходила особая аура людей, ставших гражданами мира». Поэтому когда Бек пригласил её на прослушивание к Леонарду, она без колебаний согласилась. Генри Льюи, который вместе с Беком вёл репетиции, был впечатлён не только её вокалом, но и тем, как хорошо она знает песни Леонарда: ещё в детстве она пела их вместе с матерью под пианино. «Мне не нужно было проходить прослушивание для Леонарда, — вспоминает Кристенсен, — но он хотел познакомиться со мной, потому что совместные гастроли это как брак». За ланчем Леонард сказал ей: «Это будет очень тяжёлый тур; мы каждую неделю будем давать четыре, а то и пять концертов в разных городах». Кристенсен рассмеялась и ответила: «Леонард, мне больше не придётся выступать в CBGB, The Mab11381 и других местах, где надо было писать у дороги и переодеваться в кошмарных туалетах». Я говорила: «Закатаем рукава — и вперёд». Леонард был очарован.

Перла не росла на песнях Леонарда. Получив приглашение на прослушивание, она немедленно пошла в магазин и купила все его кассеты, какие смогла найти. Так как дело было в Америке, нашла она немного. Но Роско сказал ей, что готовиться не нужно, «потому что, — вспоминает она, — на 99 процентов всё зависит от того, понравлюсь ли я Леонарду как человек. Я занервничала. Помню, что вхожу, одетая в белое с головы до ног, и там Леонард — весь в чёрном. Мы только посмотрели друг на друга и расхохотались, и вопрос был решён». Леонард снова был очарован. «Но настоящая магия случилась, когда мы с Джули запели. Между нами была музыкальная телепатия. Мы никогда не говорили, кто какую партию возьмёт, наши голоса постоянно переплетались так, что было неясно, кто из нас что поёт. Вместе как дуэт бэк-вокалисток мы были настоящей силой, и на сцене это очень сильно ощущалось». Родители Перлы провожали её в аэропорту. «Я впервые выезжала из страны. Мой отец был старомодный человек, очень больной, но элегантный, всегда ходил в костюме — этим он был похож на Леонарда, — и для него моя поездка в Европу была большим событием. Он попросил Леонарда заботиться обо мне, они пожали друг другу руки, и Леонард пообещал выполнить его просьбу».