Илья поехал с Василием на Кузнецовскую сторону.

— А староверы ушли сразу, как полиция появилась. И шкуры, и кресты, и золото на себе унесли, — рассказывал Василий, — я только утром след по траве видел — роса обита. А лодки изрубили и сожгли. Тайгой, тропами ушли.

— Древний-от род-от — староверы-то! — говорила Ксеня. — Раскольники они! Все по-своему думают. Века в лесах спасаются, знают, как тайгой ходить. И политические-то сразу пропали. Они, верно, переменились и с мужиками вышли, лапти надели — свое-то дело сделали…

* * *

Пропуск уходивших с прииска стал замедляться. Начальству хотелось взять больше золота, поэтому обыскивали тщательней, вычесывали золото из волос, вытаскивали самородки из-под щек, из носа, распарывали швы, резали подкладки. Большинство приискателей были люди неопытные, робкие, впервые пришедшие на прииски, они всему покорялись, ожидая своей очереди на обыск и не решаясь отойти от берега, чтобы скрыться в тайге. Они боялись тайги, спиртоносов, охотников на горбачей больше, чем полиции и голода.

В таборе кто-то умер, говорили, что начались болезни.

— Ну, кажется, порядок на Амуре восстановлен! — похаживая по траве, говорил Телятев.

Все полицейские набрали себе золота. Ибалка отнял себе несколько самородков.

— А ты, Жеребцов, освобожден и теперь уходи отсюда! — говорил Телятев. — А то мы тебя должны будем судить как хищника. Я тебя предупреждаю. Если через час след твой не простынет — пеняй на себя!

— Кто будет претендовать, пытаться заявки делать на прииск — арестовывайте и отправляйте в город, — сказал Оломов.

— Ведь обещали удовлетворить! — бормотал Жеребцов. — Ну хотя бы деляночку, — опустившись на колени, молил он. — Одному-то мне… за службу. Ведь я столбы ставил.

— Я сказал, претендентов всех отправлять в тюрьму.

— Ну, погодите… — отходя к лодке, рассвирепел Жеребцов. — Дай срок!

* * *

Андрюшка ночь проспал в штольне, а на восходе солнца выбрался наружу. Он решил уйти с Силинской стороны последним. По доброй воле он как бы прикрывал отступление всех старателей.

Утро было холодное, тихое. На полотнищах бересты, на сломанных балаганах блестел иней. Сегодня прииск был пуст совершенно. Ни дымка не видно, не стукнет весело лопата. Зияют полуобвалившиеся входы в штольни, чернеют пепелища от костров и огромные пожарища от сожженных самими старателями амбаров. Разбиты балаганы, шалаши, свалены жерди, на которых, бывало, весело полоскалось стираное белье.

— Эй, вороны! — вдруг крикнул он бродившим вдали полицейским и дико засвистел: — Я здесь! Куда идете?

Из-за горелого амбара бежали прямо на него двое полицейских.

— Лови! — крикнул один из них.

Андрюшка выхватил револьвер, выстрелил.

— Хватит тебе прятаться! Попался! — кричали набежавшие полицейские.

Андрей вытянулся. Он гибко завился направо и налево, как бы ища исхода.

— Нет, еще не попался! — краснея до ушей и сверкая голубыми глазами, крикнул он и могучим прыжком вскочил на помост.

Пока полицейские опомнились, Андрей уж был на берегу и, с разбегу прыгнув на завал, бежал по нему и грозил перестрелять их.

* * *

Андрюшка ночевал на озере и утром, перевалив его, ехал узкой протокой, держа путь к Амуру. В кожаной суме на груди у него толстым ровным слоем золото — песок и самородки. Сума двумя ремнями крепко пристегнута к телу.

Тихая, бледная протока широкими загибами медленно вьется среди густых низких берегов, поросших высокой пожелтевшей травой. Сопок не видно, кругом поймы, бескрайние болота, и среди них водная дорога, путь к большой реке. Над поймами мгла. Во мгле солнце ослабло.

«Я их на прощание угостил все же как следует!» — думает Андрей.

Вдруг на берегу трава зашевелилась. «Что за чертовщина, ветра нет… Зверь или человек? — подумал Городилов. Сердце его замерло. — Бросить весло?.. Ружье схватить?» Колосья заколыхались, трава раздвинулась, и из луга вниз сошел на песок человек с ружьем.

— Чего сжало тебя? — спросил он.

Голос его, ясно доносившийся по тихой воде, был знаком Андрею.

— Терешка! Здорово! — воскликнул он и повернул лодку к берегу.

Контрабандисты крепко обнялись и трижды поцеловались.

Чуть забрезжил темный рассвет над синим переливом гор, как в окошко постучали, и Катя, вскочив с пола, заглянула под занавеску. В избе на полу Ксеня, Василий и Федосеич.

Илья накануне назначен был в проводники небольшого отряда полицейских и солдат, который ушел на двух лодках в верховье реки, чтобы удалить оттуда старателей.

— Сашка пришел! Господи! — сказала Катя и зевнула. Она откинула запор, и Камбала, с мешком за плечами, в шляпе и с палкой в руке, тихо вошел. Он сел в углу, снимая свои дорожные сапоги. Сейчас он не похож на важного и видного Камбалу. Сашка стал щуплый, маленький и худой, скулы его плотно обтянуты кожей.

— Ты пришел? — спросил Вася.

— Да.

— Людей довел?

— Довел.

Василий подивился, что человек в одиночку вернулся по тайге. Он подумал, что за такую дорогу не мудрено исхудать.

— Никого не встретил?

— Нет… — неуверенно ответил Сашка. — Я не знал, че тут, маленько боялся…

— Пока ничего.

— Придирались?

— Маленько.

— Мне кажется, что Советник — спиона.

Не хотелось Ваське вставать. Так тихо и хорошо и все так дружно спят, все свои и во сне забылись неприятности.

— А ты не зря пришел?

— А че? — встрепенулся китаец.

— Может, не надо было…

— Егор думает, мы вместе.

— Это так… Но ты уж не показывайся, Саша, на прииске. Докажет кто-нибудь. Еще не все ушли. Народу оказалось еще много, они еще переписывают. Илью взяли, он повел их к Каменным бабам. Ты уж тихо будь.

— Я тихо, — сказал Сашка, — не бойся.

— Я не боюсь.

Сашка вернулся не только потому, что дал слово Егору быть вместе с Васей. Он уже привык к этой семье, к людям и поэтому вернулся. Сашка исполнил долг, отвел китайцев, и все они теперь в безопасности. Станут разбегаться по приискам. Он мог бы организовать их в новую артель, даже банду, мог бы затеять любое новое дело. Но смелые и предприимчивые люди найдутся там и без него.

Ксенька вскочила и протирала глаза.

— Мне пора печи топить.

— Я тебе помогу, — сказал Сашка.

— Да, иди… Я спину отмахала вчера! На такую прорву дров нарубить! Пойдем, будешь мне помогать.