— Избива-а-ают!

Налим схватил какого-то полицейского за лицо, закрыв ему глаза и рот своей широкой ладонью, и с размаха швырнул его на урядника так, что оба повалились.

Андрюшка Городилов чувствовал себя сегодня не одиноким контрабандистом, как всегда, а заодно с народом. Отчаянный драчун и смельчак, он цепко хватал своих давних врагов — полицейских и бил их, пинал своими коваными сапогами.

— Ловко ты их!

На прииске Андрей боялся президента, боялся Камбалы и старателей, а тут с ним заодно был весь приисковый мир Сейчас Андрюшка никого не боялся. Все за него! А самого себя он надеялся вызволить из любой беды.

— Я их сегодня покрошу!

— Аа-а! Вот ты где! — вдруг признал его какой-то краснорожий в мундире. — Тебя давненько ищут.

— Я не скрываюсь! — гордо ответил Андрюшка. — А вот я тебя тоже давно ищу, — схватил он краснорожего за рыжие усы, — пробить тебе башку ливорвертом?

— Илья! — вдруг воскликнул кто-то из солдат.

— Свой? — спросили солдаты у товарища.

— Свой!

— Вот, ребята, свой… Эй, не трожьте их.

— Ребята, не дерись! — крикнул Илья, меняясь в лице. Полувзвод солдат, только что прибывших с разгрузки баркаса, составлен был из бывалых солдат, ходивших не раз по границе за шайками хунхузов и участвовавших в стычках.

«Боже ты мой, да ведь это наши!» — думал Сукнов, торопясь вперед и оглядываясь на Илью, который сбросил картуз и кинулся умываться.

— Братцы, да братцы! — кричал Сукнов, вмешиваясь в свалку, — покоритесь! Себе же хуже делаете! — умолял он мужиков.

Но и солдаты и мужики ожесточились, и его никто не хотел слушать.

— Не жалей! — кричал ему унтер. — Это хищники, бродяги!

— Тут, ребята, братья встретились! Не бейте их! — говорили солдаты.

Высокий, мертвенно-бледный и вялый на вид старатель, с безумным взором блеклых бесцветных глаз вдруг ударил Сукнова палкой. Андрей увернулся, удар пришелся по ложе ружья.

— Ах ты, бродяга! — Сукнов ловко ударил мужика прикладом и сбил его с ног.

Раздался рев. Сшибая мужиков, солдат и полицейских, в толпе на две-три головы выше шапок поднялся перепуганный громадный и мохнатый кузнецовский медведь и развесил лапы над головами. Пасть его была оскалена, с длинного тонкого языка текла злая слюна.

— Эх, вот это зверь! — воскликнул кто-то.

— Братцы! Спасайся…

— Мужики озверели!

Раздался выстрел, но зверь схватил чье-то ружье и надвое переломил его. Толпа пришла в ужас.

— Не злоби его! Не стреляй!

— Всех погубит!

— Он ручной, служивые, не тронет!

Все кинулись врассыпную. Среди расступившегося народа весь в слезах бежал Васька.

— Миша… Миша… — кричал он. — Не любит, когда дерутся. А так он спокойный…

Но медведь его не слушал.

— В речку бегите, он воды не любит, — крикнул Васька двум полицейским.

Те спрыгнули с берега, и следом за ними забултыхались мужики. Один из полицейских понесся по быстрому течению.

— Тону-у! — орал он.

Медведь подбежал к споткнувшемуся уряднику.

— Братцы! Братцы, спасите! — заорал Попов, обращаясь к мужикам. В драке его подмяли, и кто-то из солдат, перепрыгнув через пень, нечаянно попал ему на ногу и, как видно, сильно ударил кованым сапогом.

Мишка задумчиво швырял урядника, как бы выбирая, где лучше ухватить его. Подскочил Илья и дал пинка зверю. Он хотел помочь уряднику подняться. Илья теперь с вымытым лицом, в нижней рубахе.

— Ладно, лежачего не бьем, вставай…

— Братцы, не могу… не трожьте! Помираю… — хрипел Попов.

— Давай руку, — сказал Илья, — ничего, отойдешь! Вставай!

Подошло начальство. Мужики расступились, снимали шапки и кланялись.

— Покоряемся! Прости, отец!

— Что значит покоряемся? И не думаем…

— Батюшка, господин ваше высокоблагородие, мы уйдем… — говорили многие старатели, уже пугаясь сейчас того, что сами наделали.

— Золото сдавать! — объявил Оломов. — Подходите семьями, будем проверять. Сразу усаживайтесь в лодки и отваливайте. — Он обратился к урядникам: — Тех из них, кто дрался, если запомнили, отделяйте… Отправим в город.

— Ружья к бою! — снова скомандовал поручик.

— Уйдем, батюшка! — Многие из них падали на колени.

— Стреляй! — насмешливо кричали Оломову из толпы старателей.

— Тебе, толстомясый черт, еще отольется, — крикнул Андрей Городилов. — Встретимся в тайге.

— Когда будут уходить, задерживайте тех, кто сопротивлялся, — повторил Оломов полицейским, — кого опознаете из этих крикунов — арестовать!

— Да вот уж погнали десяток! — ответил Ибалка.

Мимо провели Налима со связанными руками.

— Надо бы их всех в тюрьмы! — сказал пожилой полицейский.

— Пусть уходят, — серьезно заговорил Телятев, возвратившись в палатку, — лишь бы золото сдали. После такой потасовки кому охота отстаивать прииск… Они знают, что за сопротивление подлежат наказанию. — Телятев помолчал и с потаенной гордостью добавил: — В сознании вины теперь охотно и как можно скорей уйдут с прииска и все золото отдадут.

Где-то поблизости ласково баюкала женщина хныкавшего младенца.

«Провокация никогда не вредит! — подумал Телятев. — Я сразу всю округу, весь стан превратил в виноватых! Мужички совестливы, когда рыльце в пушку. В округе, где все виноваты, очень выгодно. Каждый захочет замолить, замять свое преступление, это ли не удача! Виновный мужичок совестлив и податлив!»

Еще утром никто не хотел уходить с прииска, а теперь, напротив, все спешили убраться поскорей от греха, чтобы не пришлось отвечать…

Полицейские обыскивали каждого, и писарь всех записывал. Многих отводили в сторону. Прошедшие обыск садились в первые попавшиеся им на берегу лодки и отъезжали.

Илью окружили солдаты.

— Поедем с нами! — говорил ему Сукнов. — У нас халка на озере и пароход на буксире. Ты протащишься на лодке три дня, а тут как выйдем и к обеду будем на Утесе.

— А возьмут?

— Я скажу поручику. Он говорит, что видел, как ты стоял и уговаривал не драться.

— Да, я домой собрался… А что Настя?

— Дома… Так поедешь?

— Я пожалуй. Когда надо?

— Да завтра, наверно, уйдем, когда всех перепишут.

— Иди-ка сюда! — позвал Илью пожилой полицейский.

Он стал что-то говорить.