— Мы теперь солдат кормим, — сказал Вася.

— Это хорошо, — ответил Сашка.

— Че приехал? — очнулся Федосеич. Он высек огонь и сразу закурил.

За дверью стучал умывальник, прибитый к дереву.

Затрещал огонь в плите под навесом. Сашка пошел рубить дрова. День начинался.

Стоя навытяжку перед иконой, Федосеич помолился.

Старый матрос встретил вчера знакомого фельдшера, который звал его к себе посидеть за чаркой солдатской водки.

«А на прииске спирта уже нет», — думал Федосеич. Хлеб и сухари у приискателей заканчивались. Без подвоза прииск долго прожить не мог. Главная масса старателей ушла, но оставалось еще сотни полторы и еще люди подходили с верхних разработок, куда ушли два бата. Восемь полицейских отправились выгонять хищников из верховьев. До их возвращения экспедиция, как полагал Федосеич, не уйдет, ничего теперь уже не случится и можно недурно провести время. Смутно стояла в голове какая-то тень, словно Федосеич еще чего-то опасался, более за Ваську, чем за себя. Но он полагал, что зять ловкий, его голыми руками не возьмешь. Тем более теперь, когда Сашка вернулся и будет здесь.

— Ты куда? — спросила отца Катька.

— Я поеду на Силинскую сторону, там еще вещи надо забрать. — Он не сказал, что едет в гости.

Через полчаса подошла двухместная оморочка. Ибалка крикнул из нее:

— Кузнецов!

Василий вышел.

— Садись и поедем! — сказал гиляк.

— Куда?

— Узнаешь… По службе!

Василий подошел к очагу и сказал Кате:

— Меня опять зачем-то полковник вызывает.

— Что такое? — встрепенулась Катя.

— Меня не провожай и не подавай вида, — сказал Васька и тихо пожал ее руки, когда она хотела обнять его.

Он весело подбежал и прыгнул с разбега в оморочку, вытолкнув ее из-под берега на стремнину.

— Ты так утопишь, — сказал Ибалка.

— Ты забыл, что прежде был гиляком?

— Конесно! Раньше-то был, — ответил Ибалка.

* * *

К полудню на досках отдыхали длинные ряды круглых караваев. Выпечка закончилась, и Сашка с Ксеней могли отдохнуть.

Обед был готов, а Василий не возвращался.

— Че ево ждать, садись обедай! — сказала красная от работы у печи Ксенька, уплетавшая похлебку из солонины.

Сел за стол Сашка.

Катя побродила вокруг, посидела у костра, оглянулась на реку. Никого не было видно на другой стороне. Лагерь военной экспедиции перенесли вчера еще ниже, он теперь в трех верстах от прииска, там скученно живут задержанные старатели, которых опрашивают и переписывают. Там начались болезни среди детей, как слыхала Катя, людям не разрешают оттуда ездить в пекарню, обыскивают их, требуют золота, в чем-то всех подозревают. Кого и почему задерживали — никто толком не знал. Говорили, что целый баркас с арестованными готов был к отправке в город.

— Катя, садись, — сказала Ксеня.

Катерина налила себе похлебки, взяла ложку, но не стала есть и положила ее.

— Лодка идет! — сказала она.

Подошла лодка. В ней четверо солдат. Василия с ними не было. Катя быстро отнесла похлебку, не прикоснувшись к ней, вылила в котел.

Ксенька пошла отпускать солдатам хлеб.

— Его, наверно, для расчета вызвали, квитанцию дадут, чтобы потом в интендантстве получить деньги, — сказала она. — Вася сам говорил, что квитанции с них попросит.

Солдаты прошли с мешками. Они сложили все на крыльце и вдруг бегом кинулись за пекарню, где бил родпик. Попили воды, поплескались и зашли в дом. Унесли мешки с хлебом, и лодка их ушла.

— Они че-то обратно идут! — сказала Катерина через некоторое время.

Двое солдат остались в бате, а двое старших, оба с нашивками на погонах, возвратились.

— Хозяйка, зайди в пекарню, — сказал старший. Ксеня и Катерина живо вошли в дверь. Катя настороженно поглядывала то на одного, то на другого солдата.

— Саша! — крикнула Ксеня, опасаясь, как бы не случилось чего плохого.

Сашка вошел в пекарню.

— Поедешь с нами! — сказал ему солдат.

— Зачем? — спросила Ксеня.

— Маленько надо помочь, а то разобьем лодку.

Катя чувствовала, что солдат врет.

— Ладно! — сказал Сашка.

Катерина стояла в дверях и как бы не хотела выпускать Сашку. Он отстранил ее своими мягкими, осторожными руками и вышел. Молодой солдат пошел за ним.

— Вот так-то, барышня! — сказал Кате усатый солдат.

— Зачем он вам? — спросила опять Ксеня.

— А ты его знаешь?

— Знаю.

— Кто он?

— Рабочий у нас. А что? Куда вы его?

— С нами уедет! — ответил молодой солдат загадочно. Он хотел идти, но задержался. — Мы на родник пошли и встретили его за амбаром, — сказал он порадушней. — Товарищ его признал. Мы когда поехали, я спросил: «Ты видел китайца?» Он говорит: «Видел. А ты узнал?» Я говорю: «Похожий». — «Давай, — говорит, — вернемся». — «Неужели он?» — «Кажись, он». Он что у вас делал тут, этот китаец? Далеко он забрался.

— Да он не китаец, а русский, — сказала Катя.

— Мы его встречали. Это хунхуз! Его искали.

— Какой хунхуз! Он русский!

— Ну, спасибо, бабоньки, мы поехали! Больше уж не придем. Завтра с утра домой! Осторожней в другой раз работников берите. Кого тут только нет у вас! Он мог бы и вас тут всех перерезать на резиденции и уйти с добычей.

Хмурые горы стали еще сумрачней, и как-то ненужно и чуждо было яркое солнце. Под сопками виден мыс и разоренные разработки с уничтоженным городом приискателей на Силинской стороне. Жерди торчат там, где был веселый ресторан и магазин японских шелков. Не дымят трубы плит, сложенных на особицу. «Нет Ильи, увезли Сашку, нет мужа, отец ушел… — думает Катя. — Что делать?» Катя чувствовала себя беззащитной.

Она взяла лопату и пошла нагружать тачку. «Я поеду отца искать!» — вдруг решила она.

Ксеня встретила ее на крыльце.

— Ты знаешь, меня что-то страх берет, мне кажется, что сейчас кто-то в кустах бродит, подходил сюда…

Катерина, казалось, не слыхала ее.

— Я сейчас уеду, — сказала она.

— Катька, мне че-то страшно, — молвила Ксеня. — Дрожу, как осиновый лист.

— Но бойся, это кажется. Я живо съезжу, отца привезу.

— Я боюсь, как бы староверы не подошли, которые отца стреляли.

Катя села в лодку, убрала весла, пустила ее вниз по течению. По правому берегу солдат не было, и там никого не гнали.