на сердце вернуться в Думну она бы не смогла. Следовало начинать все с чистого листа. Покупать поместье, обустраивать хозяйство.

Поэтому она жила в доме Конрада и с его помощью разбиралась с делами.

– У Робера есть свой дом, – напоминал он ей, – где тебе будут рады. А мой сын унаследует поместье. Тебе даже не придется переезжать.

Мысли о браке были отталкивающими, но ей приходилось возвращаться к ним вновь и вновь. Она сама захотела стать главой клана, никто ее об этом не просил. А Конрад кое-что смыслил в этих делах, и следовало к нему прислушиваться.

Вот о чем она размышляла, глядя в окно гостиной, когда заметила всадника. Ее сердце сбилось с ритма еще до того, как разум пришел к каким-то выводам. Элейн узнала человека еще до того, как рассмотрела его. Затем, наконец, сознание заставило усомниться в увиденном: Оддину нечего было делать здесь, в Хапо-Ое, рядом с ее домом. Он не мог знать, где она была. Кто-то другой в синей форме карнаби, с широкими плечами и пшеничного цвета волосами, стянутыми на затылке, только что проехал через открытые чугунные ворота и спешился. Но сердце было не обмануть. Глубоко внутри Элейн знала: это Оддин.

Она прильнула к окну, наблюдая, как он подходит к двери и стучит.

Оглядев платье, поправив волосы, аккуратно заплетенные в красивую прическу из кос, вроде той, что носила тетя Розамунд, Элейн подошла к двери. Она хотела было выскочить в коридор, броситься навстречу Оддину, но затем поняла, что должна соблюсти приличия. Надо дождаться, когда ей доложат о визитере.

Элейн шагнула назад, еще раз проверила прическу и платье. Торопливо села за стол и взяла в руки книгу – как будто бы читала. Но строчки прыгали перед глазами.

Прошла минута, другая, третья. К ней никто не шел. Элейн выглянула в окно убедиться, что лошадь, на которой прибыл гость, все еще стояла внизу. С Ветром уже возился конюх.

Ожидание было невыносимым.

Наконец в дверь постучали. Горничная сообщила, что к ней пришли.

Элейн положила книгу на стол перед собой, расправила платье на коленях и, сложив руки, кивнула.

Когда Оддин наконец вошел в комнату, ее сердце радостно подпрыгнуло. Увидев ее, он улыбнулся такой знакомой улыбкой, и Элейн показалось, что они встречались лишь вчера. Не было этих долгих месяцев разлуки. И перед ней стоял самый родной человек в мире.

Поняв, что расплывается в глупой улыбке, а мысли уходят в совсем ненужном направлении, Элейн встала, прочистила горло и сдержанно кивнула.

– Госпожа Мун, – произнес Оддин вежливо.

За ним следом в комнату вошел Конрад.

– Этот человек заявляет, что хочет поговорить с тобой, – зло произнес он.

Оддин покосился на него и терпеливо сказал:

– Именно так, и мы поднялись сюда, чтобы убедиться, что Элейн готова меня выслушать.

– Это Оддин Торэм, я рассказывала вам о нем, – обратилась она к Конраду. – Он очень помог мне в Нортастере.

– Вот именно! – разъяренно прошипел Конрад. – Торэм! Наш кровный враг.

Таким Элейн кузена еще не видела. Когда она рассказывала ему все, что произошло в Мидленде, он реагировал в меру эмоционально, в ожидаемых моментах вздыхал, восклицал что-нибудь оскорбительное или сжимал ручки кресла. Но не демонстрировал той злости, что она видела сейчас. Да и вообще Конрад был настойчивым, порой излишне давил, но в целом казался довольно уравновешенным человеком.

Оддин смотрел на нее вопросительно, со смирением ожидая решения.

– Как глава клана, Конрад, я сама определю, кто является нашим кровным врагом, а кто нет.

Он опешил. До сих пор она ни разу не позволяла себе ни такого тона, ни напоминаний о своем статусе. Вероятно, слишком изумленный, чтобы спорить, он сердито выдохнул и вышел.

И Элейн, и Оддин несколько мгновений смотрели ему вслед. Затем одновременно взглянули друг на друга. Чувствуя, как губы предательски растягиваются в улыбке, она отвернулась и предложила гостю сесть в кресло. Он дождался, пока Элейн опустилась напротив, и воспользовался приглашением.

– Я с самого начала знакомства понял, что тебя стоит опасаться, – ухмыльнулся Оддин. – И вижу, что был прав: только посмотри, как ты усмирила господина Муна.

– Тут нет моей заслуги, он просто соблюдал приличия при постороннем, но обязательно выскажет, что думает, позже, – отозвалась она с весельем.

– Да-да, ты только и рассказываешь мне, что «ни при чем», а тем временем мужчины вокруг тебя умирают, сходят с ума или просто смиренно выполняют любые указания.

Элейн рассмеялась:

– Не любые. Но я глава клана, так что время от времени могу немного позлоупотреблять властью.

– Я слышал об этом. И поздравляю. Наверное…

– Наверное?

Оддин дернул плечом и вздохнул:

– Любая власть – это еще и ответственность. Необходимость принимать трудные решения. Иногда – приносить жертвы. Это трудно, особенно если ты честный и добрый человек.

Поджав губы, Элейн посмотрела в сторону. Она тут же вспомнила о своих «женихах».

– Но ты нашла семью, у тебя теперь есть дом, – бодрее произнес он, обводя рукой комнату. – И ты выглядишь… то есть… ты… – Он кивнул, выражая таким образом высочайшую оценку.

Она не смогла не рассмеяться.

– Спасибо, Оддин.

Несколько мгновений он смотрел на нее с любованием. Щеки Элейн порозовели.

– Что привело тебя сюда? – спросила она, чтобы скрыть смущение.

– А! – Он сел ровнее, будто вспомнив, где был и что тут делал. – Я просто хотел сообщить тебе новости.

– Хорошие, надеюсь, – тут же напрягалась она.

Оддин покачал головой, будто взвешивая.

– Ну-у-у… – протянул он, изображая ладонями чаши весов, – смотря, как посмотреть…

– Небеса, скажи уже!

– Мы нашли Художника.

– О! Это хорошо…

– Мертвым.

– Хм…

Оддин взмахнул рукой, как бы говоря «вот видишь». Да, новость действительно оказалась неоднозначной. Ей было жаль Ллойда. Точнее, жаль того мальчишку, который остался без родителей и все детство испытывал на себе жестокость имеющей над ним власть женщины. И того молодого мужчину, которым он был, когда не убивал. Но, увы, Ллойд-хороший-парень был неотделим от Ллойда-безжалостного-убийцы. Поэтому новость о том, что он больше не причинит никому вреда, радовала.

– Наконец он свободен по-настоящему, – вздохнула она, глядя в пол.

Затем перевела взгляд на Оддина:

– Спасибо, что сообщил.

– Пожалуйста, – кивнул он.

Повисла пауза.

– Я тогда… пойду?

Слова прозвучали неуверенно, полувопросительно. Они не виделись почти полгода: это была слишком короткая встреча для такой долгой разлуки.

– Постой, а как там Ковин?

Оддин, начавший было подниматься, удовлетворенно упал обратно в кресло.

– Ковин – это что-то, – заявил он, улыбаясь. А затем, похоже, вспомнив, в чьем доме находился, прокашлялся и более серьезно продолжил: – Он стал служителем Света.

– Что, прости?! – Элейн закашлялась, потом рассмеялась.

Оддин понимающе кивнул:

– Прежде чем последовала хоть