Террорист просто не успел выдернуть чеку. Если бы выдернул… секунда, не больше, даже меньше, одно простое движение — в закрытом гробу, возможно, хоронили бы уже его самого.

Техник-сержант осторожно поднял увесистую, ребристую гранату, удивился, какая она холодная, — и осторожно опустил в свой карман, убедившись, что чека не сдвинута с места.

— Пошли. Давай закончим все это дело…

Даже здесь было слышно — на палубе стреляли…

Когда террористы вышли из рубки — капитан посмотрел им вслед, медленно досчитал до пяти. Потом передвинул ручку машинного телеграфа на «Самый малый вперед», переложил штурвал влево на десять градусов — больше нельзя, это тебе не яхта.

— Капитан, что вы делаете? — спросил Абделькарим, первый помощник и штурман, на этом судне должности совмещались.

— Ложусь в дрейф, вот что я делаю… — усмехнулся капитан.

— Но Абдул…

— Абдул сбежал. Ты боишься его тени?

— Я боюсь Аллаха.

Капитан сплюнул на пол, чего делать здесь, на мостике, было нельзя — это приравнивалось к святотатству.

— Аллах простит нас за то, что мы сделали, мухандис.[88]

— О чем вы, рахбан?[89]

— О страхе, мухандис. О страхе перед ублюдками, которые лгут.

— Я никого не боюсь!

Ответить капитан не успел — на лестнице, ведущей вниз, на палубу, гулко зарокотал пулемет…

— Вот сейчас мы это и узнаем…

— Рахбан! Там американцы!

— И что?

— Мы должны…

Капитан покачал головой, которая за год превратилась из черной в совсем седую.

— Не хочешь ли ты сказать, Абделькарим, что ты собираешься драться с ними? Ведь они пришли сюда, чтобы мы остались живы.

— Не могу поверить, что вы это говорите, рахбан.

— А я не могу поверить в то, что вижу. Пары слов, произнесенных затесавшимся в нашу команду лживым ублюдком, пары слов об Аллахе, произнесенных негодяем, хитрым и коварным, как змея, — достаточно для тебя, чтобы ты…

— Инзил! Инзил! Инзил! Ядаук Эрфаа! Ядаук Эрфаа![90]

Двое американцев с оружием ворвались в рубку.

— Здесь нет врагов для вас, — сказал капитан, не поднимая рук. Он сказал это по-английски, потому что все капитаны в обязательном порядке должны свободно владеть английским, за исключением тех, кто ходит только по внутренним водным путям.

— Сэр, прошу вас поднять руки, — перешел на английский и техник-сержант, — немедленно! Военно-морской флот США, берем корабль под свой контроль.

Один из находящихся на мостике моряков потянул руки из кармана.

— Замри! Не двигаться! — крикнул капрал.

Угроза пулеметом была достаточно реальна, моряк замер.

— Сэр, назовите свое имя, — потребовал сержант от капитана. Каким-то образом он инстинктивно почувствовал, что капитан на его стороне.

— Мое имя Хамза Нунан, я капитан этого судна.

— Люди, которые находятся на мостике, — вы их всех знаете? Среди них нет террористов?

— Нет, сэр. Ни я, ни мои люди не являются…

Аллах акбар!

Один из моряков — он стоял слева, а не справа, куда смотрел пулемет американского капрала, — бросился на техника-сержанта с ножом, неизвестно откуда появившимся в его руке. Тускло блеснула в руке полоса стали, но американца было этим не взять — он сделал шаг в сторону и выстрелил, выстрелил от бедра, но как нельзя точно. Пуля сорок пятого калибра ударила матроса в переносицу — и он повалился под ноги технику-сержанту.

— Нет, Абделькарим, нет! — крикнул капитан.

У капрала сдали нервы — и он нажал на спуск пулемета…

Несмотря на то что все стекла были выбиты, все равно пахло кровью. И порохом. Дым от пороха был таким тяжелым, что не улетучивался…

— Не надо этого было делать, капрал… — тяжело проговорил техник-сержант, когда все закончилось. Заканчивается в наши времена все быстро — несколько секунд, и перед ними был залитый кровью мостик и шесть трупов, в том числе и капитана.

— Сэр, у него… — внезапно капрал согнулся, и его вырвало.

На палубе грохотал бой.

Техник-сержант подошел к тому, с которого все началось, поддел безжизненную руку ногой — так и есть. Пистолет.

Ни один военный трибунал, даже в наши поганые политкорректные времена, не признает ни его, ни капрала виновными — судно захвачено террористами, моряки подверглись прямому нападению, вместо пистолета могла быть и граната.

И все равно — плохо.

Сержант Гаола достал зеленую дымовую шашку, выдернул чеку и бросил ее поближе к разбитым пулями иллюминаторам. Зеленый дым — объект под контролем.

— Пришел в себя? — спросил он напарника.

— Что, сэр? — Глаза у капрала были больные и страшные, в морской пехоте это называли «взгляд тысячного метра», когда ты остался в живых один из всего взвода и кровь врага тяжелыми каплями падает на землю с твоего штыка.

— Пришел в себя, спрашиваю?! — рявкнул сержант.

— Да, сэр! — Капрал нашел в себе силы отрапортовать.

— Тогда держи дверь, мать твою! Прикрой мне спину!

— Есть, сэр!

Сержант наконец-то избавился от тяжести, которую он носил на своей спине. Снайперская винтовка пятидесятого калибра, предназначенная для использования с вертолета, с воздушного патруля, как нельзя лучше подходит для того, чтобы контролировать палубу сухогруза.

От рубки донесся приглушенный рокот — подходили новые вертолеты с десантом. Сержант, опасаясь прицельного выстрела с палубы, выглянул из разбитого оконного проема и увидел, как два человека бегут между контейнерами. В руках у одного было что-то, напоминающее ракетную установку.

Сержант поместил ствол винтовки в оконном проеме, выстрелил — раз, и еще раз. Промахнуться на таком расстоянии и из такого оружия было невозможно — первая пуля сломала стоящего в проходе между контейнерами с ракетной установкой боевика, вторая — размазала другого, который прикрылся контейнером, но голова его была видна в прицеле. А через секунду головы не стало, а ее остатки брызнули на ребристые стены контейнеров…

— Мостик захвачен!