Зотов послушно остановился.

– Кто таков? – голос показался знакомым.

– Ты, Пакшин? – осведомился Зотов. – Это Зотов, помнишь кашей кормил? Мы с тобой в одной землянке чуть на гранате не взорвались.

– Ясно, – из голоса партизана ушли тревожные нотки. – А я думаю, кто по лесу шляется. Ты бы еще в воздух палил. Чему вас только учат в Москве?

–Ерундовине всякой, – Зотов вышел на голос.

–Ближе не подходи, натопаешь, у меня лежка тут, за дорогой слежу.

– Понял, – Зотов поравнялся с местом наблюдательного поста. Пакшина видно не было, замаскировался на славу. – Капитан где?

– В церкви.

– А Колька?

– Кто?

– Пацан, который с вами ушел.

– А-а, этот, – Пакшин замялся. – Не знаю. Че я, пастух? Все в дозорах стоят. У капитана спроси.

– Так я пойду?

– Так иди.

От Брюховатого не осталось следа, на бывшие поля и огороды высыпал березняк, обочины бывшей деревенской улицы заросли одичалым шиповником, стеной непролазного терна и сухой крапивой в человеческий рост. Старые тополя угрюмо шумели на холодном ветру. Все здесь умерло, погибло, рассыпалось в прах. Здесь люди убили людей ради горсти бумажек и нехитрого скарба. Измывались, насиловали, жгли. Оттого так неуютно и страшно. Сбоку дороги груда сгнивших бревен – колодец. Зотову почудился плеск мертвой, протухшей воды в глубине.

Церковь вырастала в размерах, возносилась над головой темной, жутковатой махиной, увенчанной покосившимися остовами православных крестов. Казалось, еще шаг, и ударит призрачный колокол. Дверь отсутствовала, внутри призывно и как-то неожиданно по-домашнему мерцал оранжевый свет, ощутимо тянуло дымком и гречневой кашей. Товарищ капитан покушать изволит? Не поздно? Хотя да, потом будет не до еды…

– Эй, хозяева, дома кто есть? – на всякий случай обозначил присутствие Зотов.

По облупившимся стенам запрыгала длинная, изломанная тень, угрожающе звякнул металл.

– Батюшки, Витя! – всплеснул руками появившийся Решетов. – Какими судьбами?

– Мимо проходил, дай, думаю, загляну.

– Ну молодец! – обрадованный Решетов потащил его в церковь. – Ты один?

– Один, –соврал Зотов. – Архаровцы мои отдыхают.

Решетов на мгновение задержался у входа, слушая ночь. Зотов спиной ощутил подозрительный взгляд. Пол устилали груды битого кирпича, со стен смотрели полустертые фрески: святые с незрячими глазами и крылатые ангелы, теряющиеся где-то под куполом; пахло сыростью и перепрелым листом. В церкви горел небольшой костерок, заставляя непроглядную тьму прятаться в дальних углах. У костра сидел Кузьма с автоматом на коленях и жарил на углях кусок сала. Рядом, под крышкой, попыхивал котелок и закопченный чайник с изогнутым носом.

– Витя пришел, – счастливо заявил Решетов.

– Вот уж кого не ждали, – вежливо поприветствовал Кузьма. Сало на палке плавилось и шкворчало, распространяя одуряющий аромат.

– Есть будешь? – на правах хозяина спросил Решетов.

– Спасибо, сыт, – отказался Зотов. – Ну как тут у вас?

– Работаем, – беспечно отмахнулся Решетов. – Местность засветло осмотрели, тихо и заброшено, как у монашки под юбкой. Часовых выставили, чин чинарем, муха не пролетит. Совет пройдет без сучка и задоринки. Эх, хорошо ты пришел! Как в Глинном, новости есть?

– Зря смотались, – понурился Зотов. – Баба эта ничего ведать не ведает.

– А я предупреждал! – победно усмехнулся Решетов. – Слушать надо, Витя, умных людей!

– Клянусь, теперь буду, – кивнул Зотов. – Колька мой как, не балует?

– Да ты чего? Колька мировой парень! – Решетов показал большой палец. – Ты как хочешь, но я его у тебя заберу. Мне такие ребята до зарезу нужны!

– Как Валька Горшуков?

Решетов осекся, по лицу пробежала тень, сменившись натянутой, вымученной улыбкой.

– Ты мне настроение не порть, Вить.

– Извини. Где Колька?

– Слишком много вопросов ты задаешь, – пламя бросало на хищное лицо Кузьмы зловещие отблески.

– Вы че мне оба, на нервах играть? – изумился Решетов. – Хватит уже.

– Пусть не лезет, – Кузьма отвернулся и аппетитно захрустел жареным салом.

Зотов смерил его оценивающим взглядом и сказал Решетову:

– У тебя время есть? Надо поговорить.

– Так говори. У меня от Кузьмы секретов нет.

– Это личное.

– Прям срочно?

– Срочно, Никит.

– Ну пойдем, – Решетов, надсадно вздохнув, подхватил керосиновый фонарь «Летучая мышь» и пошел в глубь замершей церкви, мимо толстых кирпичных колонн. Из темноты выплыли остатки иконостаса. Решетов нырнул в неприметный проход, закончившийся крохотной комнатой. Ризница, а может пономарка, Зотов в этом деле не разбирался. За единственным узким окошком клубилась непроглядная тьма.

– Выкладывай, – Решетов примостил лампу в углу и опустился на узкую, колченогую лавку.

Зотов присел на потрескавшийся чурбан и выдержал паузу, собираясь с мыслями и давая передышку зашалившему сердцу.

– Я расскажу тебе одну историю, Никит. Только, чур, не перебивать.

– Страшную, небось? Местечко располагает.

– Других не держим, – вяло улыбнулся Зотов, поглубже вдохнул, медленно выдохнул и начал:

– Жил был неприметный хозяйственник из киевской части. Мог достать что угодно и где угодно. Оговорюсь сразу, это качество ему впоследствии пригодилось. Служил потихонечку, зарабатывал юбилейные медальки и звания по выслуге лет. Ничем не выделялся, звезд с небес не хватал. С виду обычная канцелярская крыса, милый, добродушный толстяк.

–Аверин? – хмыкнул Решетов.

– Я же просил не перебивать.

– Ну все-все, больше не буду, рассказывай.

– Спасибо. Война застала нашего героя в Киеве. Тут случилась первая странность: он не отступил на восток, не удрапал, а остался в городе. Почему? А у этого человека была вторая жизнь, тайная, скрытая ото всех. Он был сотрудником НКВД и получил приказ остаться в городе. В подполье оказался не на последних ролях, еще бы, кадровый офицер, коммунист, за плечами обучение в Центральной школе НКВД и четыре года работы под прикрытием. Опыта, как у дурака фантиков, умение располагать людей и втираться в доверие, образ угодливого, трусливого, неопасного мужика. Под этой маской тренированный, расчетливый, хладнокровный агент. Подполье начало действовать: взрывы зданий немецкой администрации, убийства офицеров и предателей, разведка на вокзалах железнодорожный путях. Они жили борьбой и предчувствием скорой победы. Они верили, что Красная Армия вернется максимум через пару недель. В конце октябрянемцы, перемолов Брянский и Вяземский котлы, устремились к Москве, все повисло на волоске. Киевское подполье этого не знало и знать не хотело, оно продолжало борьбу на пределе человеческих сил, без связи, без ресурсов, без