– Я, конечно, постараюсь, но это не так просто. Космические души находятся под постоянным влиянием и контролем энергии солнца и перемещение их зависит от его активной, дающей жизнь плазмы.

– Иван, ты мой русский брат, которого боится вся Земля за его откровенность и непокорный характер. Люди боятся Ивана, потому что обманывают друг друга, – Майкл отодвинул лавку с органами подальше от стола, на котором стоял графин с недопитым самогоном, и зажег еще одну свечу. – Но они совсем не знают, что душа Ивана «Грозного» вмещает не одну душу, а огромное количество душ, с которыми соединил его космос. Об этом знает только Вера, «Айвазовский», да вот моя узнала совсем недавно, – он прикрыл лавку с органами плащевой тканью и поставил на стол обе горящих свечи. – Утро уже осветило все небеса, и солнце вот-вот покажется из-за весенних туч. – с какой-то еле уловимой надеждой почти шепотом сказал он.

– Лишь бы еще один вертолет не появился, – с грустью подметил Федор Понтелеймонович и тяжело опустился на табуретку рядом с графином. – Так хочется напиться. но, видно, не время еще, потому что сердце вздрагивает от каждого шороха и порыва ветра. Наверное, инопланетяне уже обнаружили наши костры и летят к нам. Давайте хоть по кружке самогона выпьем да похороним этого несчастного десантника, пока солнце не появилось из-за леса. Конечно, Верушка, ты поторопилась с выстрелом. Может, говорить об этом уже поздно. Но надо хотя бы душу покойного уважить, – Федор Понтелеймонович разлил оставшийся в графине самогон по кружкам и, глянув на посветлевший в утреннем свете иконостас, выпил и закусил рукавом. – Впереди у нас трудный, но очень долгожданный день. Дрова в кострах придется подкладывать каждые три часа, и хватит их, дай бог, на трое суток, а потом придется просить у Всевышнего прощения и жечь природный сухостой. Ну что ж, дорогие мои, пейте, ешьте, отдыхайте, а мы с Иваном Петровичем пойдем парня хоронить. Пойдем, друган, пока солнце не видит нашу скоромную распутную жизнь, – Федор хотел еще выпить самогона, но Вера взяла с комода старое зеркало и заставила «Айвазовского» посмотреть на свое отражение.

– Не пей, Федор Понтелеймонович, пока хватит, – тихо сказала она. – Ты очень устал. У тебя красные глаза и бледные щеки. Пойдемте. Я тоже хочу присутствовать при захоронении, – она взяла из его рук кружку, которую он уже налил, и выпила сама. – Так будет лучше. Я чувствую перед парнем какую-то, даже не то, что вину, а боль… Пойдемте, пойдемте…

Кладбища в брусничном суземье не было. Погостами в этих местах Иван называл «черные» дыры, которых вокруг таежного капища было предостаточно.

Над крышей деревянного дома медленно разгорались солнечные лучи. Они словно хотели облить землю праздничной вязью из люрекса. И это им удавалось, потому что серебряные и золотые нити солнца неудержимо проникали во все ветвистые прогалы деревьев и с каждой секундой усиливали свое еще холодное свечение.

– На Земле миллиарды сердец, – тихо сказал Иван, держа в одной руке полиэтиленовый таз с сердцем убитого, а в другой карабин, – но многие из них быстро уходят из жизни. Причина в их замкнутости, отчужденности, ненависти к людям. Они всюду ищут врагов. В этом скрыта их скорая смерть. Сначала смерть духа: разочарование, зависть, материальная неудовлетворенность, а потом смерть плоти. Наука ненависти – очень сложная наука, а еще сложней наука мирной жизни. Но самая сложная наука – наука любви.

– С первой наукой наш стрелок не справился, второй. пренебрег, а до третьей не дожил, – поддержал Ивана Петровича «Айвазовский» и торопливо пошел в сарай поискать ящик, похожий на гроб.

– Где хоронить будем, Ваня? – со слезами прошептала Вера и, глянув на растерянное лицо Ивана, вдруг заплакала. – Прости меня, Ваня, прости, родной… Я не хотела убивать этого пацана… Ведь он так похож на моего покойного Юру. Прости, я больше так делать не буду..

– Я тебе все прощу, Верушка, все-все, потому что я люблю тебя, очень люблю.

– И я тебя, Ваня.

– Я это чувствую. и ради нашей взаимности отказываюсь от многого.

– От чего, Ваня?

– От самого дорогого и близкого моему сердцу. Ради нашей любви я отважился покинуть Землю, без которой, если б не ты, я бы умер от тоски и горя. Здесь мне все дорого и, как нигде, родная Земля ласкает мою душу. Я погибну без нее! Но ты убедила меня покинуть планету. Кому мне довериться, как не тебе, мой сказочный воробей.

– Ваня, я не воробей. Я – чайка. Я очень хотела сыграть Нину Заречную, но судьба распорядилась иначе. Пойми, дорогой мой таежный философ. Тебя здесь раздавят, как жалкий сорняк, мешающий богатеть человекообразным.

– Но когда-нибудь они должны оставить меня в покое? Ведь я не трогаю их.

– Никогда! Они боятся правды, а ты ее сердцевина. Ты суть и надежный тайник ее, говорящий о зле, насилии. Может, поэтому тебе удалось найти ось земной мудрости и обитель ее космического разума. Наверное, солнце пошло навстречу и помогло. Оно любит тебя, Ваня, так же, как и я. Будь счастлив, мой друг, со мной и с великим солнцем. Ты слышишь, как горят костры нашего счастья? Ты чувствуешь, как они зовут на помощь пришельцев? Я уверена, что пришельцы помогут нам. Они откроют перед нашими душами другой образ жизни, другую цивилизацию. Этой нам хватит, Ваня. Я сердцем чувствую: разрастаются силы зла и душат Землю. Познакомившись с тобой, я поняла, что обманный преступный бизнес и процветание человеческого духа – несовместимы! Извини за высокопарность слов, но это так. Я думаю, что солнце простит мне случайное убийство этого пацана. Но оно не простит Майклу надругательства над его телом.

– Не знаю, Вера, не знаю. Фанаты науки, по-моему, не только на такие манипуляции способны. Недавно… Я это слышал по какому-то коммерческому радио, в одной африканской стране оппозиционеры убили президента. Так определенные мафиозные структуры клонировали его, и теперь он опять стоит во главе государства.

– Это байки, Ваня.

– Может быть. Но это не просто байки. По-моему, к подобному повороту событий нас уже кто-то подготавливает.

– А ты как думал? Ты заметил, что слово «бизнес» уже сильно укоренилось в Росси? А разве оно русское? И так же многие проблемы западной конъюнктуры уже оккупировали нас.

– Это, Вера, только начало.

– Конечно.

Ящик, заменявший гроб, оказался очень большим, и «Айвазовский» предложил сходить в чулан и забрать скелет убитого.

– Профессор не отдаст. – остановил его Иван. – По-видимому, скелет и органы спецназовца действительно представляют большую ценность.

– А я возьму их, и спрашивать не буду, – настаивал на своем «Айвазовский».

– Не надо, Федор Понтелеймонович, не трогай его. Этолог еле дышит. Что мы будем делать без него? Другой бы на его месте давно не выдержал таких испытаний. А он продолжает свои исследования и готов улететь хоть к чертовой матери, лишь бы почувствовать кураж новых открытий и завязать их с бизнесом.