– Вероятно, трудно. Но, как моя считает, будет то же самое, что было с Землей несколько миллионов лет назад, – с грустью покачал головой профессор и попросил у Ивана Петровича сигарету. – Моя хочет курить и выпить русский водка. Можно, моя закурит прямо здесь. под Николаем Угодником и Пресвятой Богородицей?

– Кури, родимый, – с глубоким вздохом разрешил Иван Петрович и, достав сигареты, задымил вместе с профессором. – В каждой человеческой жизни есть своя тайна, – тихо сказал он и попросил «Айвазовского» принести из кладовки самогона. – Никто не знает, почему человек поступает так, а не иначе. Почему он, к примеру, копит деньги, лишает себя тем самым всевозможных благ, прекрасно зная, что в гроб их никто не положит, а если все-таки кто-то положит, то толку от них никакого. Но человек все равно копит. Он думает, что деньги спасут его. А если не его, так его детей, семью, род, общество. Но в лучшем случае он купит на них лекарства, еду или самое необходимое. Так живет основная масса человечества. Купив все это, человек опять копит, и опять покупает необходимое. И так до конца жизни. В конце концов, деньги для него становятся такой же необходимостью, как воздух или как пища. Но в этом огромная катастрофа всего человечества. Деньги приводят в заблуждение мыслящего, созданного космосом человека. Не животного, не человекообразного, потому что ему все равно, и, по сути дела, он наплевал на Вселенную и ее гармоническую структуру, то есть он наплевал на своего Создателя. Что бы вы сделали, Майкл Мардахаевич, – неожиданно спросил он профессора, – если б вы имели свою личную обсерваторию, используя свой талант, свою творческую энергию, и вам самый высокооплачиваемый сотрудник вашей обсерватории ни с того ни с сего плюнул в лицо?

– Не знаю! Моя бы, может, расчленил его на самые мелкие куски, как это я сделал с этим спецназ.

– Вот видите, то же самое может сделать разумная космическая плазма с людьми, живущими на нашей планете. Но я чуть-чуть отвлекся. Я хотел сказать, что, придумав деньги и сделав их такой же необходимостью, как воздух или пища, человек сделал непростительную ошибку. Он дал глоток воздуха, опасный шанс всем преступникам Земли! То есть людям, которые абсолютно не воспринимают и не хотят воспринимать ту гармонию, то земное блаженство, которое подарил им Создатель. Более того, имея деньги и капитал, они способны разрушить не только Землю, но и соседствующие с ней планеты и звезды. Эти животные, оторванные от гармонии Вселенной, по сути дела и дали толчок мыслящим инопланетянам обрушить на землю свой очищенный от земной заразы человеческий интеллект. Так что я сейчас предлагаю выпить за космический разум Вселенной и наше великое солнце, которое вот-вот пробьется через распахнутое окно.

– Это очень хороший тост, – поддержал «Айвазовский», принеся из чулана старинную четверть свежего самогона. – Наш разум должен познавать и как можно глубже проникать во все явления, происходящие на небе, потому что они плотно связаны с Землей. – Он разлил самогон по кружкам, остальное вылил в графин.

– Федор Понтелеймонович, может, тебе хватит? – строго сказал Иван и подошел к распахнутому окну. – И все же, какой тяжелый рассвет сегодня. Я чувствую, что лучи солнца очень слабо греют землю, – тихо, почти простонал Иван и перекрестился.

– А мне кажется, что солнце сегодня самое подходящее для такого весеннего утра, – не согласился с ним «Айвазовский». – И снегири поют, и грачи прилетели. Полный порядок.

– Федор Понтелеймонович, не пей больше, – перебил его Иван Петрович. – Не позорь меня перед американцем… и сам не позорься. Ты видишь, какое оно красное, наше светило? Посмотри внимательнее. И на лучи его посмотри, что от цветов черемухи отражаются. Видишь? А твое лицо еще краснее. Скоро дрова в костры подбрасывать, а ты совсем ослаб, – Иван взял тяжелую подзорную трубу, лежавшую в противоположном от божницы углу, поставил ее на треногу. – Гляньте, профессор. Сейчас на солнце можно смотреть без световых фильтров. По-моему, вам интересно знать, что происходит с нашим небесным гением. Если на пятнах его катастрофа, то надо срочно увеличить площадь костров и бросить в них дымовые шашки. Инопланетяне должны понять нас.

– Моя не астроном. – неожиданно с дрожью в голосе отозвался Майкл. – Моя может плохой совет дать.

Профессор отодвинул кружку с первачом и медленно, словно металлический плохо собранный робот, подошел к подзорной трубе. Глаза его были воспаленными, и напряжение бессонной рабочей ночи сменилось внезапной растерянностью.

– Моя мало понимает в звездах, – тихо сказал он и, задумавшись, тоже перекрестился. – Но солнце сегодня, и правда, очень тусклый шар. Этот большой перемена без подзорной труба видно.

Иван Петрович на несколько секунд закрыл глаза, словно пытаясь заглянуть внутрь себя, потом, резко открыв их, припал к окуляру. Вера тихо сидела за столом, внимательно наблюдая за Иваном, но когда он заговорил о плохом состоянии солнца, посмотрела на раскуроченную дверь.

– Ну что, голубчики мои, доигрались в космические прятки! – вдруг резко сказал Иван, обхватив подзорную трубу, словно цевье карабина. – Думали, как можно скорей ноги унести, а тут такой пьюрдемонокль получается, словно серпом по одному месту! Таких пятен на солнце я еще не видел! Это какая-то ветрянка или черная оспа в последней стадии. А ведь еще на сессии ВОЗ было официально заявлено, что оспа ликвидирована. Боюсь, что сегодня будет такая магнитная буря, от которой Земля может перевернуться! Ты слышишь меня, профессор?

Майкл Мардахаевич неуклюже покачал металлической головой и, выпучив растерянные глаза, взял со стола наполненную кружку и тоже выпил.

– Моя Лола всегда говорила: «Побродишь по свету, насмотришься разных нечеловеческих метаморфоз и вернешься на зад». А какой зад у нее был!.. Такой же розово-красный, как это светило…

– Ты что мелешь, Майкл, – оборвал его Иван. – Окстись, профессор. Так про солнце нельзя говорить.

– Моя скоро будет не профессор, а осел, – Майкл Мардахаевич еще налил самогонки и, с тоской глядя на солнце, уже почти вползавшее в горницу, ласково обратился к Вере: – А еще хуже будет, мой славный Джоконда, если моя не попадет на Одиссею. Тогда моя будет бесплодным. Как это по-русски сказать? Ну подскажи мне, киска?! Бесплодный. ну?! Тот, который бык, только без яйца. Все время ходит и ворчит: «Му., му.»

– Корова, что ли? – подсказала Вера и на этот раз даже не улыбнулась.

– Корова. корова. Бесплодный русский корова, – сразу подхватил Майкл, – у которой, кроме сисек и ваучеров Чубайса, ничего нет.

– Но такие коровы нынче гранты выигрывают на шоу-конкурсах, – так же сухо подметила Вера и, поднявшись с лавки, подошла к Ивану.

– Ванечка, прости меня, это я виновата во всем. Прости меня, милый, еще раз… Я думала, что за дверью привидение стоит и хочет отнять у меня все святое, все необходимое мне в этой сумасшедшей жизни.

– Это твой четвертый грех, радость моя, теперь я не знаю, как тебе помочь.

– Не оставляй меня одну, Ваня, я пропаду без тебя.

– И ты меня не оставляй. А сейчас прошу тебя, давай на крыльцо выйдем.