– Мой король, я – Последний Рыцарь.

Людовик приподнялся на локтях, без страха взирая на темную фигуру, тщетно пытаясь рассмотреть его лицо.

– Завтра мусульмане придут на равнину, чтобы попробовать отвоевать захваченный лагерь. Второе войско нападет на ваш прежний лагерь, но это лишь предположение.

– Кто вы? – прошептал король.

– Человек, – последовал суровый ответ.

– Почему не хотите открыто служить мне, рыцарь?

– Я не достоин этой чести, сир.

И он растворился во мраке, так что король не видел, как он вышел из палатки, Рыцарь словно слился с ночным мраком, из которого вышел. Проснувшись утром, король даже не был уверен, было ли это на самом деле или же то был сон. Но на всякий случай он приказал войскам быть наготове и не ошибся, поверив ночному призраку. Все неясное и мистическое пугает человека и щекочет ему нервы, поэтому король опасался Последнего Рыцаря, несмотря на то, что тот столько раз оправдывал его доверие. Ему казалось, что этот призрак – хитрый демон, который в конце концов, воспользовавшись доверчивостью короля, подведет его. Священнослужители разделяли опасения Людовика. «Человек без лица», крадущийся во мраке, существо без имени, наводящее страх на бедуинов и рыцарей, внушал ужас и опасения.

– Расул? – донна жестом указала на пленника. Тот кивнул.

– Анна, – сказала она, указывая на себя. – Вы говорите по-французски? по-испански? по-английски? – она спрашивала это на языках, но Расул ничего не отвечал.

Ив Шатрский, стоявший рядом с Анной, спросил пленника по-арабски:

– Донна Анна хочет знать, говоришь ли ты еще на каких языках, кроме арабского.

– Кто эта женщина? – не отвечая на вопрос, спросил Расул. – Это королева?

– Нет.

– Тогда почему она говорила с королем на равных? – удивленно спросил Расул.

– Потому что донна Анна очень известная и влиятельная дама. Это благодаря ей тебя не убили в первый день в лагере.

Расул перевел взгляд своих темных глаз на донну, бинтующую рану на его ноге. Он помнил, как она упала на него, сломленная ударом архиепископа.

– Это из-за меня ее ударил ее муж? – спросил он.

– Это был не муж, а архиепископ – служитель церкви. Так ты говоришь на других языках?

– Нет, – кладя голову на подушку, беспечно ответил пленник. Рана на его ноге опухла и вздулась, руки донны причиняли ему боль, рана под бинтами горела от мази, но он решил пустить все происходящее на волю Аллаха, впервые спокойно препоручая ему свою судьбу. Когда переводчик ушел, Расул некоторое время лежал молча, рассматривая золотистые косы донны, которые она, наклоняясь над ним, то и дело небрежно отбрасывала на спину, непослушные волосы, выбившиеся из прически на проборе, маленькие завитки волос возле лба и висков. Руки ее действовали точно и слаженно, выполняя привычные движения, она молчала, но он слышал ее дыхание.

– Пить? – предложила донна, показывая на кувшин с водой, он увидел, что у нее очень красивые светлые глаза, с загнутыми ресницами.

– Пить, – повторил он, улыбаясь, но когда она протянула ему стакан, помотал головой, – нет.

– Есть? – спросила она, жестами показывая ему, что значит слово.

– Нет, – покачал он головой. Она поднялась, чтобы уйти.

Он хотел задержать ее, но не знал как. Она вышла из палатки, но тут же послышались гневные голоса, кто-то кричал, повышая голос, донна отвечала, но ее противник говорил все громче, она умолкла. Расул напряженно вслушивался в происходящее снаружи, но больше ничего не было слышно. Через некоторое время, когда Расула повели на очередной допрос, он спросил Ива Шатрского, где та женщина, что ухаживала за ним, но переводчик не ответил пленнику. Вскоре большая часть лагеря переехала в город, где уже поселился король и легат, граф Пуатьерский и герцог Анжуйский, но за все эти дни донна Анна так и не появилась на виду у пленника.

Спустя два дня после первой битвы при Мансуре трупы воинов, что лежали на равнине и плавали в реке и возле берегов, начали разлагаться, и зловоние распространилось повсюду. Все силы были брошены на захоронение погибших. Тела христиан хоронили в больших ямах, тела сарацин сбрасывали в реку ниже по течению. Вонь стояла страшная, казалось, что разлагается все вокруг – деревья, камни, земля, вода. Король таскал тела убитых вместе с остальными, без тени брезгливости и отвращения. Запах проникал даже в дома, сводил с ума, от него тошнило и мутилось в глазах. Сарацины перекрыли сообщение с Дамьеттой, несколько галер, пытавшихся вернуться назад, были вынуждены вновь повернуть к Мансуру. Продовольствия опять стало не хватать, из-за поста французы были вынуждены питаться хищной рыбой, которая жрала трупы утопленников. От нее смердило почти так же, как и от тел убитых, ее ели, преодолевая отвращение и спазмы, сказать проще, ею давились, но ели. Рыба распухала оттого, что нажиралась человеческого мяса, на нее было противно даже смотреть.

– Какая же вонища! – метаясь из угла в угол, бормотала я. Даже здесь, в каменном сыром подвале, чувствовался запах падали. Я закрывала то и дело рот, сдерживая позывы тошноты, Вадик угрюмо стоял, прислонившись к стене, Катя сидела на соломенной подстилке. Держа руки на пояснице, я наклонилась вперед и прислонилась лбом к прохладным прутьям решетки. Холодный металл унимал жар от духоты и нездорового воздуха, перед глазами мелькали события последних дней. Мы уже второй день сидели в этой тюрьме, не понимая, за что нас сюда бросили и сколько еще намереваются держать. Меня арестовали, когда я выходила из палатки арабского пленника, тамплиеры помогли мне сесть на коня и отвезли в Мансур. Когда я вошла сюда, здесь уже была Катя, а Вадика втолкнули сюда вечером, он сопротивлялся, и поэтому сейчас одна его щека раздулась от удара, а под глазом красовался небольшой синяк. Все наши вопросы были проигнорированы, попытки связаться с друзьями закончились неудачей. Здесь был глухой подвал, только факел, горевший напротив нашей камеры, озарял красным мерцающим светом наши растерянные лица. Иногда он гас прежде, чем стражники его заменяли, и тогда мы погружались в сырой мрак.

– Почему никто не пытается найти нас? – удивлялась я.

– Возможно, их не пускают, – предположил Вадик.

– А король? Ведь он может приказать… – но тут я вспомнила слова «я не всегда смогу защитить вас» и замолчала.

– Возможно ли, – возобновила я разговор спустя некоторое время, – что король не знает о том, что мы арестованы?

– Я думаю, что, по крайней мере, герцог должен был обеспокоиться, – нарушила свое молчание Катя.

Послышался скрип дверного засова и тяжелые шаги на лестнице.

– Слава богу, – прошептала я, выпрямляясь, – он пришел к нам.

Но это был не герцог Бургундский – едва человек, шедший со стражей, оказался на свету, я увидела лицо капеллана.

– Донна Анна Висконти, – сказал он, – следуйте за нами. Церковь желает разобраться в причинах вашего ареста.