Прислонившись к стене, дама поглядывала нетерпеливо на дверитрех перевязочных, находившихся рядом, и изредка прикусывала своими оченькрасными губами кончик кружевного платочка – тоже лилового, только бледнеетоном, чем ротонда. Вообще в ее внешности имели место быть три основных цвета:лиловый (одежда), черный (волосы, брови, глаза) и белый (лицо и мех). Красотанеземная! Неудивительно, что каждый проходящий мимо врач или раненый при видеее сбивался с ноги.

Один только изможденный молодой человек, обросший короткойсветлой бородкой, одетый в коричневый госпитальный байковый халат, с ноги несбился. Впрочем, возможно, по той лишь причине, что шел не на своих ногах, абыл несом на носилках санитарами. Однако он с интересом ощупал глазами фигурунезнакомки и даже, чтобы лучше ее рассмотреть, повернул к ней голову,придерживая на груди сложенные в стопку рентгеновские снимки, чтобы не упали.Два соскользнули-таки на пол, но нарядная дама не погнушалась помочь:приблизилась, быстро подняла снимки, снова положила мутно-черные пленкираненому на грудь… не прежде, впрочем, чем быстро взглянула на них.

– Вы что же, сударыня, рентгеновские снимки читать обучены?– осведомился раненый с усталой ухмылкой, в которой можно было обнаружить лишьсамый легкий намек на фривольность.

– Да что ж тут сложного? – показала дама в улыбкеослепительно белые зубки, следуя рядом с носилками. – Все видно ясно, для того,полагаю, и придуман рентген.

– Ну, тогда вы сами видели: дела мои швах.

– До шваха, насколько мне известно, вам пока далеко, –как-то не слишком уверенно возразила дама. – Хотя, конечно, положение нелегкое.Разбитый тазобедренный сустав вызвал укорочение левой ноги на полторасантиметра, так что вы останетесь на всю жизнь хромым, в лучшем случае –прихрамывающим. Дело осложняется тем, что осколки разрывной пули, поразившейвас, и осколки разбитой кости попали вам под легкие, что сразу не было замеченоврачами санитарного поезда. Поэтому вы уже перенесли три операции, но впередиеще, самое малое, две.

– Бог ты мой… – пробормотал раненый, видимо, ошарашенный. –И все это вы прочли по моим снимкам?

– Не стану вас более мистифицировать, – покачала головойдама, – я говорила с вашим хирургом, профессором Пивованским. С тем самым, ктовас оперировал и еще будет оперировать.

– Дай ему Бог здоровья и долгих лет жизни, верно? – сказалраненый.

– Верно, – согласилась дама. – Я ему тоже очень благодарназа то, что он вернул вас к жизни. Однако никто – ни Пивованский, ни даже самГосподь! – не может дать никаких гарантий, что вы на самой сложной операции невпадете в коматозное состояние – теперь уж безвозвратно… И тогда очень многиеваши земные дела так и останутся нерешенными, а обязательства – неисполненными.

И она многозначительно примолкла.

– А, ну да, – забормотал раненый, – я понимаю… Конечно!Обязательства, касаемые… ну да. Не сомневался, что рано или поздно вы менянайдете и потребуете своего. Причем в самой резкой форме. Только не ожидал, чтотот, кто приставит мне нож к горлу, будет выглядеть столь обворожительно.Почему ко мне явились именно вы, красавица… извините, не припомню вашего имени,а не какой-нибудь ужасный мсье Иванов?

– Ну, во-первых, имени моего вы помнить не можете, ибо насдруг другу не представляли. Меня зовут Инна Фламандская. Разумеется, этопсевдоним – и литературный (я поэтесса), и партийный. Настоящего моего именивам знать не нужно, к тому же оно, – дама ухмыльнулась, – далеко не стольблагозвучно. Во-вторых, мсье Иванов такой же Иванов, как я Фламандская.В-третьих, не тратьтесь на комплименты мне. Однако я сделаю комплимент вам,Дмитрий Дмитриевич. Я не ожидала, что вы с первого взгляда меня узнаете и, малотого, признаете свое поражение. Я-то думала, мне придется напоминать вамобстоятельства нашей встречи, игорное заведение «Попугай!» в Энске, ароматфиалковой эссенции, которым были пропитаны ваши карты, приемы господина Морта…А вы даже не дрогнули, меня увидев. Понимаете, конечно: сколь веревочке нивиться, конец один будет. Впрочем, ваше хладнокровие я запомнила еще по первойнашей встрече.

– Ну, подумаешь! – хмыкнул раненый, которого и в самом делезвали Дмитрий Дмитриевич… Дмитрий Дмитриевич Аксаков, если совсем уж точно.

Бессловесные санитары тем временем переложили его с носилокна постель в просторной офицерской палате.

Дама, сбросив ротонду, осталась в лиловом же платье,облегающем ее фигуру, как перчатка, и устроилась на краешке постели, возбудивсреди остальных обитателей палаты чуть ли не сильнейший фурор, чем возбуждала вкоридоре. Да, конечно, сильнейший – ведь среди офицеров было гораздо большетонких ценителей красоты, чем среди солдат, которые находились в коридоре ипялились на даму в лиловом без всякой почтительности.

– Подумаешь! – повторил Аксаков. – Нас, фронтовиков, такпросто не возьмешь! Мы ко всякому привычны, отрастили ужасно толстую шкуру. Отонкости чувств забыли. Хотя… Знаете, был и у нас случай поразительный – посиле этих самых чувств. Месяц тому назад приехал награждать нас сам государьимператор Николай Александрович. Вот, видите темляк? – указал он на нашивку,прикрепленную к халату. – Удостоен Георгиевского креста лично из августейшихрук… Так вот один солдат, когда к нему приблизился его императорскоевеличество, внезапно вскочил, вытянулся во фрунт – да и упал замертво. Вот это,я понимаю, чувства… а я что ж… толстокож…

Дама посмотрела на раненого в замешательстве. Он как-топодозрительно резвился… Ему было как-то подозрительно все равно, что она здесьи вот-вот заведет с ним разговор, который… разговор, продолжения которого онумудрялся избегать целых два года!

– Кстати, каким образом вы узнали, где я нахожусь? –оживленно спросил Аксаков. – Случайно обнаружили? Или все же Полуэктов каким-тообразом сумел вырваться оттуда, куда я его отправил?

– А кто такой Полуэктов и куда вы его отправили? – снеподдельным интересом спросила дама, и раненый, взглянув на нее искоса, понял,что она не лжет.

– Да Бог с ним, с несчастным, – махнул он рукой. – Так,мелкая сошка, а вы, судя по всему, птица весьма высокого полета, вам лиобращать внимание на участь такого червя земного, как тот Полуэктов…

– Я же сказала – не трудитесь над комплиментами, они вам непомогут, – чуть жестче проговорила дама по имени Инна Фламандская.

– И в мыслях не было! – замахал руками Аксаков, отчегоснимки, зачем-то положенные санитаром ему на грудь (видимо, по привычке), сновасоскользнули на пол, и даме пришлось их поднимать.