– Можно вас попросить, господин Русанов, чтобы вы хотя бы онашем сегодняшнем разговоре ей не разболтали, а? – сокрушенно проговорил Охтин.– Вот такая у меня к вам дружеская просьба.

– Да вы что? – пробормотал Шурка, чувствуя, что бледнеет. –Вы ее подозревать… подозревать ее вздумали?

– Успокойтесь, молодой человек, никто даму вашего сердца неподозревает, и в мыслях такого нет, – прихлопнул ладонью Смольников, как быпридавив этим жестом взрыв Шуркиного негодования. – Однако то, что в компании сМурзиком и Кандыбиным работает некая особа дамского пола, отрицать невозможно.Вспомните – часть шифровок-объявлений была переписана женским почерком.

– А что, если именно девушка, которая заходила в дом наСпасской, которая появилась потом в ночлежке и в Сормове?

– Спасительница ваша? – уточнил Смольников.

– Ну да! Все-таки она не зря в том доме мелькнула!

– Думаю, связь тут есть, – согласился Охтин. – Безусловно,cherchez la femme! Ведь в объявлениях кое-где мелькала некая m-lle Pora. Менясразу ее имя зацепило: по-русски очень уж выразительно звучало это слово – пора! Судя по всему, сия мамзель – одна из самых активных участниц шпионскойгруппы. Слово «пора» было, конечно, сигналом, особо разработанным для Мурзика иозначавшим, что потребуются действия особого порядка, чрезвычайные, таксказать, меры… Мамзель Пора заявляла о себе трижды, то есть ее объявлениепечаталось три раза, а спустя два дня после выхода газеты с ним в нашихоперативных сводках появлялись сообщения о необъяснимых убийствах. Одно из них– убийство Кандыбина. По странному ли стечению обстоятельств или нарочно, но вданном случае совпали адрес «беженки», ищущей работу, и место убийства. Видимо,мамзель давала знать Мурзику, что именно здесь можно безнаказанно прикончитьКандыбина: мало ли, потащился репортер в злачное место, для развлечения или заделом, а тут его и… Мы пока не смогли выяснить, кто были две другие жертвы ипочему они уничтожены – то ли соучастники банды, прогневившие Мурзика и этусамую Пора, то ли русские патриоты, чем-то им помешавшие. К слову, два дняназад объявление снова напечатано. Значит, возможно, сегодня появится четвертаяжертва…

– Погодите! – ужаснулся Шурка. – Значит, подозрительныеобъявления продолжают поступать? Но ведь Кандыбина уже нет в живых. Откуда жони берутся? Или у него есть сообщник в редакции?

– Да ведь объявления любой и каждый в контору «Листка» можетпринести, совсем не обязательно… – начал было Охтин, однако тут за дверьюпронесся топот и в кабинет заглянул возбужденный, раскрасневшийся человек, повиду похожий на подгулявшего мастерового.

– Извините великодушно, ваше превосходительство, –задыхаясь, произнес он, – я ищу господина Охтина. Дозвольте к нему обратиться!

– Давайте, обращайтесь, Калистратов, – кивнул Смольников. –Дело, надо думать, не для посторонних ушей? – Мужчина кивнул, глядя виновато. –Тогда посекретничайте в коридоре.

Охтин вышел к Калистратову, но через минуту ввалился назад,и глаза у него были… Лучше не смотреть в эти глаза!

– Не до секретов, ваше превосходительство! Только что наИвановском съезде найден труп актера Грачевского. Он шел к себе домой, наРождественку, но… Убит ножом в спину…

– Ножом! – так и вскинулся Смольников.

– Так точно, – с трудом выговорил Охтин. – Нож остался вране.

Шурка не мог ничего сказать, ни слова. Грачевский убит…Только что он был у него в редакции, и вот уже…

– Тот самый, что ли, нож? – спросил Смольников.

– Так точно, – повторил Охтин. – С буквой «М» на рукояти.

– Таким образом, – сказал Смольников после паузы, – дажеесли у нас оставались какие-то сомнения относительно появления Мурзика, теперьони исчезли. И насчет объявлений мамзель Пора…

Охтин кивнул.

– Значит, так, Русанов, – сказал начальник сыскногоотделения, – приготовьтесь к тому, что на некоторое время вам почти не придетсяоставаться одному. Домой вы не поедете, будете ночевать здесь. Пошлем агента занеобходимыми вещами и за едой. Колесников съездит, распорядитесь, ГригорийАлексеевич. А вы, Русанов, ни шагу за дверь без сопровождения! Понятно?

– Вы что? – вытаращился Шурка. – А работа?! И вообще… Я непойму, чего вы боитесь?

– На работу и «вообще» – только в компании охраны, –железным голосом сказал Смольников. – А насчет того, чего я боюсь… Я боюсь иненавижу присутствовать на похоронах тех, кого хорошо знал и к кому испытываю,с позволения сказать, глубокое душевное расположение. Боюсь и ненавижу!

* * *

Когда Марина вернулась от больного, Сяо-лю сообщила ей, чтоприходил доктор Ждановский и просил кое-что передать. Звучало это так:

– Рызая доктора приходи, говори – посезавтра уезай буди.Посезавтра!

– Послезавтра? – переспросила Марина. – Точно? Ты ничего неперепутала? А то смотри мне!

Сяо-лю поглядела исподлобья: мадама Маринка в последнеевремя стала такая злая, такая грубая… на Павлисика совсем не обращает внимания,все время бегает по больным, приносит деньги, но на еду тратит мало, толькочтобы с голоду не умереть. Копит она деньги, а для чего? С Сяо-лю неразговаривает, а рычит так, словно вот-вот ударит. Ее будто подменили с техпор, как она бегала на кладбище на свидания к доброму капитана, который убилхунхуза… Сяо-лю как-то подсмотрела за хозяйкой и порадовалась ее счастью. Ноэти встречи не принесли счастья мадаме Маринке, нет, не принесли!

Иногда Сяо-лю казалось, что хозяйка задумала что-тонедоброе… Но что? И Сяо-лю так не нравился рыжий доктор, с которым у хозяйкибыли какие-то дела. Он опасен, у него лицо предателя! Когда он приходил, уСяо-лю начинало сердце болеть от дурных предчувствий. Она подумала сейчас: ненадо было говорить мадаме Маринке, что передал доктор… Но нет, страшноослушаться!

Марина очень устала, но не позволила себе отдохнуть: сразусобралась и пошла к Ждановскому. От ее дома до Артиллерийской было версты две,а погода разошлась-разыгралась – начиналась метель, и ветер с Амура шел поТихменевской навстречу ей, как по трубе, бил снежной крупкой в лицо…

Марина шла, угрюмо нагнув голову, усталая, с тяжелымимыслями.