Кроме того, бюрократические реорганизации после Уотергейта, совпавшие по времени с пиком экономической нестабильности в США, способствовали перекладыванию ответственности за геоэкономические шаги с Государственного департамента и руководителей внешней политики в администрации. В этот период появилось минимум три доклада о текущей внешней политике США и, по выражению Добсона, «вопросам экономического воздействия на нерыночную экономику»[837]. Задачей комиссии по экономической политике, созданной президентом Фордом в сентябре 1974 года под председательством министра финансов, было «консультировать президента по всем вопросам национальной и международной экономической политики… курировать разработку, координацию и проведение всей экономической политики США и действовать в качестве координационного центра принятия решений в сфере экономической политики»[838].

Еще одним важным шагом на том пути постепенного отказа от геоэкономики стало отрицание Фордом политики разрядки, которое обернулось определенным ужесточением взглядов на моральное превосходство капитализма и ремилитаризацией холодной войны. После поражения при «Великом зерновом ограблении» Киссинджер как будто утратил интерес к геоэкономическим способам ведения холодной войны и сосредоточился на подготовке соглашения СНВ-2 по ядерному оружию. Затем случился кризис в Анголе, когда советские самолеты перебросили в Африку кубинские войска для участия в местной гражданской войне. Это было воспринято как серьезная эскалация конфликта «Восток – Запад», побудило Киссинджера одобрить план ЦРУ по поддержке антикоммунистических сил и усугубило внимание творцов политики к военным аспектам конфликта в ущерб его геоэкономическому измерению.

Президент Картер занял свой пост, не скрывая опасений по поводу «воинствующего антикоммунизма» своего предшественника. Но в конце лета 1977 года (первого года президентства Картера) слагавший свои полномочия директор ЦРУ Джордж Г. Буш нарисовал президенту тревожную картину упадка в армии США. С этого началась масштабная модернизация военной системы. НАТО приступило к модернизации в 1978 году; Брежнев и Картер согласовали переговоры по ОСВ-2 в 1979 году; через год появились силы быстрого развертывания. В июле того же года дополнительная директива Белого дома (так называемая директива PD-59) ознаменовала окончательный переход администрации Картера к военно-политическому давлению. Эта директива требовала «мобилизации систем обороны и контроля с учетом длительных конфликтов» в сочетании с «гибким применением военно-воздушных сил, стратегических сил и сил общего назначения ради военных целей, которые будут выбираться после вовлечения в конфликт»[839].

Поразительно, насколько все изменилось за пятнадцать лет, с начала 1960-х годов[840]. Хантингтон отвергал идею о том, что экономические инструменты не должны зависеть от внешней политики США, убеждал, что «экономические возможности и экономические отношения должны служить базовыми целями внешней политики США, стимулируя сотрудничество между Востоком и Западом, сдерживая советскую экспансию и распространяя американские ценности»[841]. По Хантингтону, неспособность оказать активное сопротивление советской централизованной, плановой экономике привела к ситуации, когда СССР «явно получает больше преимуществ… чем Соединенные Штаты… Необходим новый подход к сложившейся ситуации, подход, в котором изменения в характере американо-советских экономических отношений будут связаны и обусловлены прогрессом в достижении политической безопасности… Разрядка должна быть всеобъемлющей и взаимной»[842].

Но Хантингтон и Картер «унаследовали» положение дел, при котором им было доступно лишь несколько экономических кнутов и пряников. «Использование экономического могущества ради внешней политики, – писал Хантингтон, – вызывает колоссальные затруднения: тут и бюрократический плюрализм и инерция, интересы конгресса и групповые политики, конфликтующие устремления союзников, а самое главное – воплощающая резкий контраст военной силе всепроникающая идеология, которая поддерживает, а не отрицает подчинение экономического могущества государству»[843]. Он резюмировал так: «По моему мнению, мы должны готовиться к применению экономической дипломатии»[844].

Даже будь у Хантингтона шанс восстановить геоэкономику «в правах», события в мире сделали бы это невозможным. Иранский кризис с заложниками 1978–1979 годов, последующий рост цен на нефть и ввод советских войск в Афганистан заставили США сосредоточиться на военно-политических действиях. Несмотря на все проблемы между США и СССР в годы президентства Картера, тот факт, что торговля между Востоком и Западом развивалась на протяжении всех этих кризисов и эскалаций, свидетельствует о нахождении Америкой нового баланса коммерческих и геополитических интересов.

Да, при Картере наблюдались кратковременные всплески внимания к геоэкономике. В первые дни иранского кризиса с заложниками Соединенные Штаты заморозили иранские активы, поскольку, по выражению президента Картера, лидеров Ирана следовало «привести в чувство… Думаю, отнять у них около двенадцати миллиардов долларов ликвидных активов будет хорошим способом привлечь их внимание»[845]. Наиболее значимым примером использования геоэкономики при Картере (на фоне неуклонного «разворота» к военно-политическим шагам) стало эмбарго на поставки зерна СССР вследствие ввода советских войск в Афганистан. Рассуждая о сложных условиях принятия геоэкономических мер в тот период, Стю Айзенштат, близкий советник Картера, выступал против зернового эмбарго в значительной степени потому, что считал: если это действие объяснять внешнеполитическими основаниями, конгресс наложит на него вето. Вдобавок Соединенные Штаты нарушат условия коммерческих контрактов и заслужат репутацию неблагонадежного партнера. Картер проигнорировал эти возражения. Эмбарго провалилось, по мнению многих скептиков, полагающих геоэкономическую дипломатию неэффективной, и Рейган его отменил. Соединенные Штаты даже заключили с СССР новое соглашение о поставках зерна в августе 1983 года, «содержавшее унизительный пункт, который обязывал США не использовать контроль экспорта в качестве инструмента внешней политики»[846].