На самом деле именно в это якобы краткое мгновение «счастья» либеральная экономика пережила свое интеллектуальное возвышение – каковое, по мнению ряда ученых, включая Грюэла, Болдуина и других, во многом обязано «удачному совпадению» предписаний либеральной экономической мысли и целей внешней политики США[875]. Отсюда не вытекает, что упомянутые дисциплинарные конфликты между экономикой и внешней политикой отсутствовали на ранних этапах истории страны (напомним, что это был период довольно активного применения геоэкономики Соединенными Штатами); это лишь означает, что классические и неоклассические экономические теории не являлись главенствующими в упомянутый длительный период. Скорее преобладавшие во власти «хоругвеносцы» экономической мысли в девятнадцатом и начале двадцатого столетия куда больше и охотнее воспринимали экономику как инструмент государственной власти[876].

По завершении холодной войны ортодоксия неоклассической экономической мысли сохранилась наряду с ее следствием – разрывом между творцами внешней политики и неоклассическими экономистами (которые продолжали считать экономику и рынки областями, свободными от геополитического вмешательства). Опять же, какое-то время это не имело серьезного значения; примерно первые два десятилетия после холодной войны Соединенные Штаты не сталкивались с полноценными стратегическими вызовами, которые потребовали бы вспомнить о былом «счастливом браке» неоклассических теорий и внешнеполитического курса страны. Однако дисциплинарная напряженность между неоклассической экономикой и внешней политикой США, пребывавшая в латентном состоянии, сегодня проявляется вновь – об этом свидетельствуют, например, обилие комментариев относительно провала попыток «разработать [внешнюю] политику, которая объединит национальную безопасность и наши экономические интересы»[877]. И потому всякая осознанная попытка вернуть геоэкономике заслуженное место во внешней политике США должна заново оценить базовые посылки и «строить гипотезы вне границ… признанных дисциплинарных конвенций»[878].

США сегодня столкнулись со множеством государств, среди которых немало развивающихся, и эти государства сознательно и охотно используют ряд экономических инструментов для укрепления своей власти и влияния (сюда равно относятся геоэкономические и геополитические инструменты). Зачастую результаты их действий противоречат постулатам и теориям неоклассической экономики. Для политиков США признание этого факта не означает необходимость поступать аналогичным образом. Зато оно позволяет осознать, что многие важнейшие стратегические задачи Америки представляют собой случаи, где инструменты неоклассической экономики применяются отдельно от тех инструментов, которые традиционно их направляли[879]. Возможно, стоит напомнить совет Кейнса и других ранних неоклассических экономистов, которые, создавая Бреттон-Вудскую систему, четко понимали, что находятся внутри – и руководствуются – текущих реалий государственного управления во всех его аспектах, и осознавали опасность воображения обратного[880].

Как показано в главе 7, эти геоэкономические факторы, даже если они присутствуют в расчетах, сегодня не определяют решения Вашингтона.

Возвышение Китая можно счесть, пожалуй, наиболее значимым внешнеполитическим вызовом для Америки[881]. Если это так, то в своих отношениях с Китаем Соединенные Штаты стратегически и в обозримом будущем должны руководствоваться в первую очередь геоэкономическими соображениями. По мере перехода Китая к модели роста, основанной на увеличении потребления, по мере постепенной, но неуклонной интернационализации юаня и по мере уверенного отступления от доллара экономическая зависимость КНР от Соединенных Штатов уменьшается – как и сомнения в том, стоит ли бросать геоэкономическую «перчатку» американскому могуществу.