Сибла помнил ночные молитвы и ежедневные тренировки: длительные, изнуряющие. Яд, выработанный юношескими гормонами, покидал измученное тело вместе с потом. В свои шестнадцать Сибла не думал о женщинах – он хотел упасть и больше не подниматься. Хотел просто лежать, и неважно, где: под забором, в грязи, в сугробе. Сектанты знали, как предотвратить зарождение похоти в воспитанниках приюта.

– Она старше его на пять лет, – вновь заговорил прихожанин. – Перед тем как жениться, я должен был подумать о разнице в возрасте, но не подумал. Моя ошибка. Вы сказали, что ради женщины я решил пожертвовать сыном. Нет. Я выбрал его, поэтому он здесь.

Оформив документы, Сибла отвёл паренька в сад, где трудились Дин и ещё двое воспитанников. Вернувшись в дом молитвы, спустился в подвал, обошёл в дальнем помещении гору камней и заглянул в колодец. Вниз сбегали ржавые покорёженные скобы, вколоченные в стенку. Два Брата топтались возле железной двери: один пытался подобрать ключ, второй держал фонарик.

– Помочь? – крикнул Сибла.

– Здесь вдвоём не развернуться, – прозвучало в ответ.

– Может, снять с петель? – спросил Сибла.

– Не получится. Если только выбить вместе с коробкой.

– Не выбьем, – возразил второй сектант. – В стену штыри вмурованы.

– Сюда бы вора, – промолвил первый, гремя связкой ключей. – Он бы мигом открыл.

– Сибла! – прозвучал голос Людвина. – Есть разговор.

Сибла последовал за духовным отцом в зал, где проводились богослужения. После утренней проповеди Братья разбрелись по комнатам, слуги успели навести в зале порядок: пол и мраморные колонны влажно блестели; на зелёном ковре, устилающем возвышение, не было ни одной примятой ворсинки; в воздухе витал запах дезинфицирующих средств.

Опустившись на скамью, Людвин похлопал ладонью по лакированной доске:

– Присядь.

– Я постою.

Людвин сдружился с хозяйкой публичного дома. Два раза в неделю ходил к ней якобы на чай, возвращался потухший, сломленный. Сибла содрогался при мысли, что духовный наставник польстился на увядшие прелести старухи и пустился в блуд. Братья пытались вразумить Людвина, но он отмалчивался и ещё сильнее закрывался в себе, тем самым подтверждая опасения Сиблы.

– Я был в доме терпимости, – промолвил Людвин.

– Знаю.

– Твоя подруга…

– У меня нет подруг, – перебил Сибла и отошёл от скамьи на пару шагов, не в силах побороть брезгливое отвращение к человеку, которого совсем недавно считал своим соратником и вдохновителем.

– В тебе ненависти и злости больше, чем любви.

– Ты позоришь Братство, – не сдержался Сибла.

– Чем позорю?

– Связью с падшей женщиной.

Взгляд Людвина был долгим, жгучим.

– Я исповедую проституток.

– Да ты с ума сошёл! – Возглас Сиблы ударился в высокий потолок и гулким эхомразнёсся по залу.

– Я знал, что вы не одобрите моё решение, и не хотел говорить, чем занимаюсь. Я знал, что от вас не стоит ожидать помощи и поддержки.

– Людвин! Опомнись! Это мерзко!

На балкон второго этажа высыпали Братья.

Людвин поднялся со скамьи:

– Вы называете себя посланцами Бога. И глядя на вас, я понимаю, что быть посланцем – худшее наказание на свете. Вы жили в раю, и вдруг оказались в аду. Вам кажется, что хороших людей нет, вокруг одни подонки. А всё потому, что вы не узрели божьего замысла. Я узрел, а вы – нет. Испытания нам посланы, чтобы мы познали жизнь во всей её глубине, во всех её проявлениях. Но вы, посланцы, продолжаете прикладывать к людям шаблонное лекало без всякого понимания, вы меряете земную жизнь неземными мерками.

Братья затоптались на балконе, как недовольное стадо, но не издали ни звука.

– Есть вы, посланцы Бога, и есть я, обычный человек, – проговорил Людвин, повысив тон. – То, что посланцу кажется карой, мне, обычному человеку, является великим даром. Чем глубже я погружаюсь в мир человеческих страданий имучений, тем выше взвивается моя вера. Я свято верю, что все люди достойны спасения. Все до одного. Пока человек жив, у него есть шанс раскаяться, искупить грехи и увидеть свет. Я верю, что даже в настоящем аду есть те, кого можно спасти. – Людвин расправил плечи. Вскинув голову, обвёл Братьев взглядом. – Вы посланцы. Я обычный человек. Вы грезите раем. Я безропотно иду туда, куданаправляет меня Всевышний. Похоже, нам не по пути.

Духовный отец пересёк зал и двинулся вверх по лестнице. Взирая ему в спину, Сибла испытывал угрызения совести. Людвин был прав. Необходимость мириться с окружающим адом иссушала души сектантов, ненависть и злость разъедалисердца, вера в собственные силы таяла. Братья поговаривали о побеге из Рашора. Пару месяцев назад об этом же мечтал Сибла, но теперь понимал, что не сможетбросить несчастных детей, не сможет плюнуть на семьи рабочих, которые противостоят злу как могут, не сможет оставить тех, кто оступился и пытается выбраться из трясины. Этих людей поглотит преисподняя, если Братство Белых Волков сдастся.

В тяжёлое время Бог смотрит на людей и выбирает одного человека, который вдохновит остальных и сделает невозможное. Человека, который принесётнадежду туда, где царит безнадёжность. И этот человек – не Людвин. Духовный отец говорит правильные речи, он вдохновитель, но ему не хватает сил вестилюдей за собой. Братству нужна Малика. Но почему именно она?

Перед внутренним взором Сиблы промелькнули картины из прошлого: как он даётморуне ботинки, чтобы она ступила в загаженный туалет; как выковыривает из мешка соль, делает крепкий соляной раствор, промывает раны на ладонях узницы; как снимает плащ и прикрывает обнажённое тело Малики перед тем, как выпустить её на площадь перед Обителью. Она единственная, кто не просил Сиблу устроить ей побег, не умолял о пощаде. Единственная, кто шёл, а не полз по дороге покаяния. Она вскрыла нарывы в душе Праведного Отца, уничтожила Праведное Братство. Она борец. В ней таится необъяснимая сила, способная изменить, разрушить, очистить, возвысить.

Сибла посмотрел на Братьев, заполонивших балкон. Безмолвные овцы. Им не удалось превратиться в Белых Волков. Братству нужна Малика.

Комната Людвина находилась в конце коридора и выходила окнами наобщественную баню. Сектанты посадили сбоку дома молитвы тополя; пройдётнесколько лет, прежде чем деревья дотянуться до второго этажа и закроют густымикронами серые каменные стены бани и замазанные белой краской стёкла.

Сибла тихонько постучал кулаком по подоконнику, посмотрел через плечо наЛюдвина. Духовный отец делал вид, что не замечает незваного гостя: облокотившись на стол, закрывал лицо ладонями и надсадно вздыхал.

– Мы думали, что ты спишь с проституткой, – промолвил Сибла. – Прости.

– Ты не можешь поехать к правителю с пустыми руками. – Отведя ладони от лица, Людвин вытащил из ящика картонную папку для бумаг и положил на стол. – Номожешь поехать с этим.