Присев к столу, Сибла достал из папки исписанные листы:

– Что это?

– Информация, полученная от шлюх. В постели бандиты болтливы. Хотятвыглядеть перед дамами героями, хвастаются своими подвигами.

– Мы не можем раскрывать тайну исповеди.

– Не можем. Но что такое «исповедь»? Это покаяние в своих грехах. Здесь нет нислова о грехах проституток. Здесь чужие грехи.

Сибла провёл пальцем по крайнему столбику: Нос, Штырь, Борода…

– Это клички?

– У них нет имён.

– Значит, они хвастаются перед шлюхами, а шлюхи передают тебе, чем онипрославились.

– Передают… – Лювин хмыкнул. – К ним подход нужен, правильные слова нужны.

– О Хлысте упоминали?

– Нет.

Сибла потряс бумагами:

– От этой информации мало проку.

– Не скажи. – Людвин указал себе за спину. – Там куча нераскрытых преступлений. А мы им виновных на блюдечке. Это разве не помощь? Мне кажется, правитель иособенно Крикс будут довольны.

Сибла покачал головой:

– А если бандиты догадаются, что шлюхи сливают информацию? А если заявятся сюда? Представляешь, что будет?

– Представляю. Мы наконец-то встретимся с Хлыстом. – Людвин забрал бумаги. – Сжечь? Скажи, и я сожгу.

– Надо предупредить Братьев, – сказал Сибла, немного подумав. – Будь осторожен, Людвин.

– Нам мешает наша осторожность, – промолвил духовный отец, складывая листы в папку. – Хлыст не проявит себя, пока не увидит в нас угрозу.

– Ты предлагаешь лезть на рожон?

– Таких, как Хлыст, беспокоят сильные люди. А мы слабы и нерешительны. Мы слишком медленно прибираем власть к рукам. Вместо того чтобы заявить о себе в полный голос, мы произносим двусмысленные проповеди. Люди истолковывают их по-своему. Они не так умны, как нам хотелось бы.

Сибла поднялся со стула, направился к двери. Помедлив на пороге, обернулся:

– Найрис не моя подруга.

Людвин пожал плечами:

– Тогда ты спокойно выслушаешь то, что я скажу. Или ты не хочешь о ней слышать?

В душе Сиблы появился неприятный холодок.

– Говори.

– Помнишь первый публичный дом, в котором тебя чуть не обобрали? Егоназывают «Дом Юбок». Единственное в городе заведение, где нельзя калечить проституток.

Сибла вытянулся:

– Где она?

– В больнице для бедняков. Но не знаю, где именно: в палате или в морге.

– Она сама выбрала такую жизнь, – сказал Сибла, вышел из комнаты и, подавившись глотком воздуха, привалился плечом к дверному косяку.

***

Дежурная медсестра не нашла в списках больных имя Найрис. Сибла прикинул в уме, что убьёт полдня, обходя трёхэтажное здание, заглядывая в каждую палату. И отправился туда, куда человек, не желающий расставаться с надеждой, пошёл бы в последнюю очередь – в морг.

Сибла надеялся, что Найрис мертва. Её смерть вытравила бы в нём опасный зародыш порочной тяги, охладила бы кровь и привела бы чувства в состояние спокойного равновесия.

В морге её тоже не было. Людвин, скорее всего, сгустил краски. Сибла потоптался во внутреннем дворике, рассматривая бедняков в залатанных больничных халатах. Устремил взгляд на одноэтажные здания за покосившейся оградой. Дворник, сгребающий в кучу осенние листья, объяснил, что в одном здании принимают роды, в другом держат психов, в третьем лежат проститутки.

Сибла постеснялся сказать дежурной сестре, кто такая Найрис. Думал, что оналежит среди обычных пациенток. Теперь оказался перед выбором: проявить стойкость духа и отправиться домой либо поддаться слабости и в присутствиипадших женщин проявить сочувствие к шлюхе. Посмотрел в небо, ожидая подсказки свыше. Сердце боролось с разумом, Бог молчал.

Сибла решил отделаться разговором с врачом, но того не оказалось на месте. Единственная медсестра была занята. Щупленькая санитарка довела Сиблу допалаты и, взявшись за дверную ручку, обратила к нему горбоносое лицо:

– Это вы её так?

– Нет. Я её друг, – соврал он. Друзья не бросают, он бросил.

В вытянутой комнате в два ряда теснились койки. Пробираясь боком по узкому проходу, Сибла украдкой поглядывал на женщин: избитых, изуродованных. Взор скользил по рукам и ногам, закованным в гипсовые повязки. Пятнадцать женщин в одной палате из десяти, мимо которых он прошёл.

Найрис лежала под окном. Солнечный свет падал на белое лицо и плотно сжатые мертвенно-белые губы. Под закрытыми глазами синие круги. Поверх одеялабезжизненные руки. Капельница с кровью. Из-под одеяла выпирают пальцы ног. Значит, ничего не сломано.

Миловидная девица, сидевшая на краешке матраса, качнулась взад-вперёд, намереваясь встать.

Сибла положил ладонь ей на плечо:

– Сиди.

– Спасибо, – непонятно за что поблагодарила девица. Глядя на Найрис, тихопромолвила: – Она потеряла много крови.

Нахлынувшая слабость вынудила Сиблу схватиться за металлическую спинку кровати.

– Что с ней?

– Её порвали.

– В смысле?

– В неё воткнули ножку стула, – ответила девица. – Операция длилась два часа. Врач сказал, что у неё не будет детей.

Сибла стиснул зубы. После знакомства с Найрис он потерял покой. Принимал исповеди и думал, сочинял проповеди и думал, читал с воспитанниками Святое Писание и думал – всё время думал о ней. Мыслям в голове стало тесно, и ониперекочевали в сновидения. Он видел комнату, залитую солнцем. На окнах занавески с бахромой, на столе букетик полевых цветов. Стоя коленями на стуле, ребёнок обводил пальчиком своё отражение в зеркале. «Папа, ты похож на меня». Сибла слышал свой смех, слышал голос Найрис: «Мальчики, мойте руки. Завтрак готов».

Сон не сбудется. Бог обрушил на них свой гнев.

– Деньги нужны? – спросил Сибла.

– Хозяйка за всё заплатила. – Девица подтянула рукав, сползший с плеча. – Онаещё старый долг не отработала. Теперь будет работать на хозяйку до конца жизни. А так хотела уйти.

– Кто с ней это сделал?

– Гвоздь.

– Где мне его найти?

– Не надо его искать, – прошептала девица, озираясь. – Это плохой человек. Очень плохой.

Низко наклонившись, Сибла заглянул в перепуганное личико:

– Где?

Вернувшись в дом молитвы, Сибла позвал к себе в комнату семерых Братьев, с которыми был близко знаком. Долго уговаривать их не пришлось. Вечером, вместотого чтобы слушать проповедь, сектанты отправились в трактир с удивительнотёплым названием «Пенаты».