Трактирный прислужник не хотел их пускать, ссылаясь на отсутствие свободных мест, но кулак, поднесённый к его носу, возымел действие. Войдя в зал, Сиблаподождал, пока глаза привыкнут к полумраку. Спросил у лакея, за каким столикомсидит Гвоздь, и двинулся в указанном направлении.

Братья окружили столик и повернулись к нему спиной. Откинув полы плащей, сжали рукоятки ножей, без слов предупреждая посетителей, что в их дела лучше не вмешиваться.

– Кто из вас Гвоздь? – спросил Сибла.

Крепкий мужчина средних лет окинул Сиблу взглядом. Подмигнул приятелям, с которыми ужинал. Отложил вилку и скрестил руки на груди:

– Ну я. А ты кто такой?

Взирая в самодовольное лицо, Сибла ощутил, как злость, испепеляющая душу, перетекла в мышцы:

– Этой ночью ты покалечил шлюху.

– И что? – промолвил Гвоздь.

Насмешливый голос раскалённой иглой вонзился в нервы.

– Её зовут Найрис.

– Мне плевать, как её зовут.

– Сейчас ты поднимешь свой зад со стула, пойдёшь в публичный дом и погасишь все долги Найрис перед хозяйкой.

– А не пошёл бы ты.

В глазах Гвоздя сквозила вера в свою неприкосновенность, и эта вера его подвела. Сибла положил ладонь ему на затылок и молниеносным движением вжал лицом в тарелку. Гвоздь дёрнулся. Сибла стиснул в пальцах волосы на его затылке, потянул голову вверх, перенёс вес своего тела в свою руку и с возросшей силой впечатал лицом в стол. Столовые приборы подпрыгнули, бутылка опрокинулась, виносмешалось с кровью, заструилось по скатерти.

Дружки вскочили. Решив, что они бросятся приятелю на помощь, Сибла выхватил из чехла нож. А дружки принялись отряхивать штаны.

– Гвоздь, который торчит, забивают, – проговорил Сибла, взирая в лицо, испачканное кровью и подливой. – Если до полуночи не погасишь все долгиНайрис, я забью тебя и скормлю своим волкам.

– И на тебя найдётся управа, – произнёс Гвоздь и, скомкав в кулаке накрахмаленную салфетку, стал вытирать щёки.

Сибла хлопнул его по спине:

– В этом городе одна управа. Это я. – И направился к выходу.

Завидев сектантов, прохожие переходили на другую сторону улицы. Сиблапосматривал на Братьев, пытаясь понять, что изменилось. Ещё полчаса назад из толпы их выделяла только одежда. На них оглядывались, но им не уступали дорогу. Сейчас Братья идут так, как когда-то шагали по Авраасу: уверенно, гордо.

– Я думал, будет бойня, – проговорил один.

– Город прогнил насквозь, – сказал второй. – Даже за своих не заступаются.

– Теперь начнётся, – заметил третий. В его голосе звучал не страх, а вызов.

Сибла впервые за день вздохнул полной грудью. Над Братством сгустились тучи, ноон не раскаивался в своём поступке. Не наказать зло – значит, помочь злу. И чаще всего зло нельзя наказать словами.

***

Утром дом молитвы облетела долгожданная новость: удалось подобрать ключ к замку. Сектанты, убившие в колодце несколько дней, не решились открыть двери иувидеть, что за ними находится. Представ перед Сиблой, они не смогли объяснить, что их остановило. Лица бледные, руки-ноги трясутся, в глазах страх. Немногопридя в себя, признались, что там, внизу, услышав щелчок замка, они испыталистранное чувство: их нутро сковало льдом, спазм сжал горло, на голове зашевелились волосы.

До начала утренней проповеди оставалось полчаса. Братья собрались в подвале. Под их настороженными взглядами Сибла скинул плащ и спустился по скобам в колодец. Помедлил, рассматривая двери. Прижался к ним ухом. Кто знает, может, подземный ход облюбовали дикие звери. Поборов нерешительность, с усилиемсдвинул железную плиту с места. Из туннеля пахнуло плесенью и холодом. Сибласделал несколько шагов вперёд. Темнота сжала его со всех сторон, словно пытаясь задушить. От мёртвой тишины заложило уши.

Выбравшись из колодца, Сибла расстелил на полу карту. Хозяйка дома терпимостиутверждала, что туннель ведёт в Ведьмин парк. От дома молитвы до леса с пугающим названием девять миль. Быстрым шагом можно дойти за два часа. Через четыре часа он вернётся. Навестит старуху, узнает, погасил ли Гвоздь долги. Вечером проведает Найрис, а утром отправится в Мадраби. И пусть Братьям не удалось узнать, кто заправляет городом, – правитель обязан прекратить бесчинства.

Пойти с Сиблой по туннелю вызвались трое Братьев. Переоделись, взяли фонари, воду, моток верёвки. Помолившись, спустились в колодец.

Свет фонарей прыгал по низким щербатым сводам и прогнившим балкам. Под ногами хлюпала вода. По узкому подземному проходу сектанты двигались цепью, слегка приседая и пригибая голову. Было то жарко, то холодно. Путники снималикуртки и вновь надевали. С непривычки гудели ноги, ныла шея. Приходилось делать остановки.

Сибла посмотрел на часы. Стрелки дёргались туда-сюда, как в конвульсиях.

– Сколько времени?

– Часы стоят, – прозвучало в ответ.

– Ради Бога, пустите меня вперёд, – взмолился Брат, идущий сзади. – Мне в спину кто-то дышит.

Сектанты вжались в стены, пропуская его. Сибла пошёл вторым. Вскоре из хвостацепи вновь послышалась мольба. И Сибла пошёл третьим. Спустя какое-то время он оказался последним. В спину и правда кто-то дышал, взглядом буравил затылок. Сибла резко обернулся. Свет фонаря прорезал темноту.

– Стойте!

Братья присели на корточки, приложились к горлышкам бутылок.

– Мы идём целый день, – промолвил Сибла, пытаясь уловить во мгле подозрительное движение. – Или мне это кажется?

– Мы идём целую вечность, – сказал белобрысый сектант, вытирая рукавом лицо. – Думаю, пора возвращаться.

– Я – за, – откликнулся скуластый Брат.

– Возвращаемся, – отозвался сектант с квадратным лицом.

Братья поднялись и двинулись вперёд.

– Не в ту сторону, – произнёс Сибла. – Я шёл последним. Теперь идите за мной.

Его спутники замерли.

– Ты шёл первым, – возразил белобрысый.

– Последним! – не сдавался Сибла.

Сектанты обменялись озадаченными взглядами.

– Ты что-то путаешь. Ты шёл первым.

– Да что с вами?! – воскликнул Сибла и втянул голову в шею, услышав, как егоголос прозвучал в глубине туннеля троекратным эхом.

Затрещали балки, сверху посыпалась земля. Сибла направил свет на каменный округлый потолок: откуда земле взяться? Провёл ладонью по волосам: ни песка, низемли. Передёрнув плечами, сказал безоговорочным тоном:

– Идите за мной.

Его спутники порой менялись местами, но он продолжал шагать в голове цепи, тараня лучом фонаря беспросветную мглу. Запах сырости сменился запахомопасности. Потолочный свод снизился. Сибла не помнил, чтобы им приходилось идти, сгибаясь в пояснице. И списывал свою забывчивость на усталость.