Бросается Вран за дедком, через несколько кустов одним махом перепрыгивая, чтобы путь срезать. Оборачивается дедок на бегу, и дюжим ужасом глаза его сверкают, и новая корзинка Врану в живот летит.

— Провались, воришка! — орёт дедок в ответ, продолжая сквозь кусты проноситься да ягоды в себя сдувать. — Не дамся я тебе, даров лесных не дам! Помогите, волки молодые, разбойник по души мои пришёл! Что же стоите вы?! Нет, уйди, уйди!!!

И ещё одна корзинка, и ещё, и ещё — дюжина корзинок во Врана летит, и ещё дюжина, похоже, на подходе. Перепрыгивает Вран через одну, уворачивается от другой, отбивается рукой от третьей; не прекращается их поток, как и крики дедка, и ягод с кустов исчезновение.

— Не уйду я, пока не помогу! — рычит Вран, уже начиная во вкус погони этой входить. — Тебе я помочь хочу, лесу помочь, людям помочь! Очень добрый я… — Новая корзина прямо в лицо ему летит, и в последний миг Вран её в сторону отбрасывает. — Мать твою, что б тебе пусто было, дед проклятый! А ну стой! Хорошего я тебе только желаю и лесу твоему захудалому!

Почему-то не убеждают слова врановы дедка. Выносится он в лес, поляну земляничную минуя, и замедляется скорость его немного — видимо, не так уж быстр он без кустов своих волшебных. Почти Вран за подол рванья его хватает серого, да вместо ткани корзинка очередная в руках его оказывается — маленькая, детская, видать. Сколько же корзинок у деревенских нечисть эта шустрая украла? Сколько лет он набор этот копил?

Семенит дедок вперёд уверенно, то и дело про «воришку» своего излюбленного покрикивая да про «разбойника». Ну спасибо, что хоть про «полудушника» забыл.

— Не давался в руки человека и полудушнику не дамся! — как мысли его читая, рявкает дедок голосом тоненьким, то за одно, то за другое дерево забегая. — Уходи, уходи, нечисть вороватая, уходи, уходи, воришка нечистый! Век за мной бегать будешь — век не поймаешь, не поешь ты моих ягодок, а вот корзинками людскими я тебя вдоволь накормлю!

И бросается Вран к одному дереву — а дедок уже за вторым прячется. И подскакивает Вран ко второму — а дедок уже из-за третьего ему проклятия выкрикивает. И, действительно, продолжает беспрестанно корзины свои то под ноги Врану, то в лицо ему изрыгать.

Последняя корзинка на славу в живот его влетает, едва на землю не свалив. Не корзинка это даже — короб настоящий заплечный, искусно из бересты сплетённый. Вран даже историю эту помнит — о том, как отправились девки с коробом этим ранним утром в лес по ягоды, а потом еле живые в ночи к ведунье приползли, за головы раскалывающиеся держась. Пытались девки старейшинам о болибошке рассказать, да не поверили те им — потому что точно так же на день целый и Войко с дружком своим из деревни исчезли.

И приходит Врану в голову мысль одна.

Откидывает он крышку с короба быстро, внутрь заглядывает.

— Ого! — говорит он удивлённо. — Ого, сколько ягод здесь! Какой хороший подарок ты мне сделал, дедуля! Всю земляницу мне туда сложил? Вот уж спасибо большое, наемся я на славу!

Замирает дедок за одним из деревьев.

— Чего это ты придумываешь, воришка? — спрашивает он настороженно. — Ни в жизнь бы я тебя ни одной ягодой не угостил!

— Ну, выходит, что угостил, — пожимает Вран плечами. — До верху тут земляницы, не один день мне её… Ага!

— Нет! — взвывает дедок из-под короба приглушённо. — Попался дурак старый, на уловку попался, против воли своей попался — хозяин, помоги!!!

Подвело дедка любопытство его наивное — слишком близко он к коробу подошёл, внутрь доверчиво заглядывая, — а Вран на него этот короб и надел да сверху сел.

— Пусти, пусти, нечистый! — колотит дедок по коробу под Враном отчаянно. — Спаси, спаси, хозяин!

И тревожат Врана призывы эти хозяина постоянные, и оглядывается Вран на всякий случай по сторонам — но нет, ничего особенного в лесу не происходит. Только Бая с остальными к Врану подбегают, но не в красном никто из них. Да и лес не умолкает, не темнеет, и великан в дали мрачной не маячит — не суждено ему сегодня, видимо, ногами своими огромными до Врана дотянуться.

— Ого, — восхищённо Веш говорит. — Ого! А всегда так весело при чудесах первых? А у меня так тоже будет?

— Дай хозяин, чтобы не было, — цедит Сивер. На Врана смотрит — и дивная смесь в глазах сиверских изумления и недовольства. — Сколько же ты из деревни своей налямзил, чтобы болибошка от тебя бегал, а не за тобой? В первый раз я вижу, чтобы…

— Всё в первый раз бывает, Сивер, — бесстрастно Вран отвечает, вздрагивая: совсем уж яростно дедок в дно берестяное ударяет. — Так и… что дальше? Что-то не думаю я, что слушать увещевания мои он станет. Может, отпустим его с миром?

А, может, так и следовало с самого начала поступить?

Зачем Вран вообще за ним погнался… Ладно, не погнаться он не мог, иначе совсем уж это подозрительно бы выглядело — но зачем под короб нечистку эту буйную засунул, почему не дал ускакать в лес спокойно, чтобы закончились все эти причитания? Подвела Врана горячность, слишком возбудилось тело его, в обществе стариков засидевшееся, от преследования этого краткого — вот и предстоит теперь Врану пожинать плоды пыла своего.

— Да куда ж ты его отпускать собрался? — фыркает Сивер. — Людей обратно шугать да за нелюдей нас считать? А ну свали отсюда. Дедуля, это я, Сивер с Белых болот, Сивер от Лесьяры, сын её, знахарь племени волчьего будущий! Дедуля, ты на него внимания не обращай — пришлый он, дурной, не умеет ещё уважительно к жителям лесным относиться. Я-то тебя не обижу, я-то в жизни ничего ни у кого без спроса не брал, даже перед сбором трав всегда у хозяина спрашиваю, можно ли!

Сталкивает Сивер Врана с короба грубо, на колени опускается, короб поднимает. Появляется на свет белый дедок растрёпанный, всклокоченный, Врана видит — и ещё худее на глазах его лицо сморщенное становится.

— Не буду… — начинает он сипло и испуганно.

— Да конечно, не будешь, дедуля, — миролюбиво Сивер отвечает, Врана в сторону вслепую отталкивая. — Я бы тоже с ним дел общих не имел, а приходится — свой же он теперь, заботиться о нём должно, уму-разуму учить… Дедуля, ты лучше скажи — не устал ли ты, не запыхался ли, пока по лесу так бегал?