– Лев Иванович, хватит! – забеспокоился врач. – Это уже лишнее!

Гуров достал свой смартфон и стал снимать Возницина, его состояние, его выкрики. Зрелище было жутковатое, но это только еще больше подогревало злость. Врач подошел к нему, и Лев, кивнул, сунул смартфон в карман.

– Простите! Да, сейчас ухожу. Я еще надеялся, что этот больной человек спасет другую жизнь… но теперь уже и не знаю, как… Тот другой – молодой и глупый, и мне не хочется ему жизнь ломать. Но я не знаю, что случилось там, в лесу. Спасибо, вам доктор. Сделайте для больного все, что можете. Прощайте!

 Гуров был в кабинете один. Это тот самый кабинет, который ему выделили для работы, когда он приехал сюда в ГУВД по Рязанской области с проверкой деятельности Управления уголовного розыска. Он помнил, как вышел из машины на берегу Оки полюбоваться типичным «есенинским» пейзажем. Березки, крутой берег реки, ветерок треплет тонкие косы березовых веток. Не мог уехать, чтобы не вдохнуть этой ауры рязанских лесов. А пейзажик оказался в итоге страшненький. Тогда ничего и не предвещало развития таких событий.

Лев прошелся по кабинету, открыл окно и вдохнул спокойный вечерний воздух. День угасал, машин на улице стало меньше. «Все заканчивается, – подумал он, – и моя командировка тоже. Сколько всего напутано было, сколько вплелось в этот узор улик и доказательств лишнего, попутного, очень похожего и совсем постороннего. Но ребята молодцы, справились».

От мыслей его отвлек стук в дверь, она открылась, и помощник дежурного спросил:

– Разрешите ввести задержанного, товарищ полковник?

– Да, введите, – кивнул Лев.

Большакова ввели и усадили на стул посреди кабинета. Гуров знаком отпустил прапорщика и с жалостью оглядел парня. Рубашка несвежая, брюки мятые, волосы всклоченные. Мать его не видит, она бы в обморок… Хватит с нее обмороков. Она и так тогда в гараже чуть не упала.

Лев принялся прохаживаться по кабинету и рассказывать историю жизни двух семей. Он не обращался к Олегу, просто говорил при нем вслух, рассуждал. О том, как семейная жизнь Сергея Сергеевича Возницина стала меняться, как у него стали портиться отношения с женой, как замкнулась и отошла от родителей Алиса, погрузилась в себя, в свой мир. И, как бывает в такой ситуации, когда мужчине тяжело, находится женщина, с которой он видит свое благополучие, к которой его потянуло из старой семьи. Ему настолько невмоготу, что он забыл и о прожитых с Зинаидой годах, о родной дочери и стал он встречаться с другой женщиной. А когда почувствовал снова, что такое, когда ты нужен, когда тебя любят, о тебе заботятся, ушел из семьи, где его ничего не держало, где была одна пустота, в другую семью, где все наполнилось красками, светом взаимопонимания. Приемная дочь полюбила отчима, в семье все стало хорошо, и именно Сергей Сергеевич оказался тем цементирующим составом, который скрепил семью, сделал ее полноценной.

– Это очень важно для людей, когда у них все, как у всех. И семья, как у всех, и квартира и работа. – Гуров остановился перед Большаковым, потом подвинул стул и сел напротив, почти касаясь коленом колена парня. – А потом знаешь, что случилось? Как говорится, если в одном месте что-то прибудет, значит, в другом убудет. Есть закон сохранения энергии, есть закон сохранения вещества. А есть закон сохранения счастья.

Большаков молчал, но по его лицу было видно, что внутри у него все переворачивается, что ему очень больно. «Значит, я задел что-то внутри у него, – подумал Гуров, – значит, зацепил что-то». И он продолжил говорить, стараясь быть убедительным:

– Я знаю, что ты любил Алису, любил еще со школы, много лет. Ваша учительница, Ольга Ивановна Ромашкина, сказала мне, что так любить могли только рыцари в древние времена и Олег Большаков. Но понимаешь, Олег, кроме любви, кроме памяти о мертвых, кроме заботы и желания уберечь, есть еще такое слово, такое понятие, на котором держится весь мир. Это понятие звучит как Истина! Не будет мира между людьми, не будет дружбы без Истины. Не будет любви, не будет веры в Бога без Истины! Не будет литературы, театра, кино, не будет искусства без Истины! Истина – это главное, чего мы добиваемся. Понимаешь, улик больше чем достаточно для того, чтобы любой судья вынес тебе обвинительный приговор в двойном убийстве. И дело будет не в судебной ошибке, а в том, что останутся несчастные люди, живые люди: твоя мама, твои учителя, твои друзья, которые будут думать, что ты преступник. И еще много других. Ты знаешь, в каком состоянии сейчас отец Алисы? А ведь он хотел покончить жизнь таким же способом, как его дочь. Его еле спасли, когда он в лесу попытался вскрыть себе вены бритвой. Смотри!

Гуров поднес к лицу Большакова смартфон и включил видео, которое записал в палате Возницина. Олег с ужасом смотрел на экран. Лев видел, как у парня затряслись руки, как его лицо исказила гримаса боли. Он отобрал телефон и положил на стол.

– Теперь ты видишь, какой бывает порой жизнь. Теперь ты понимаешь, что все это касается не только тебя одного. Это как круги по воде от брошенного камня. И камень-то давно утонул, а они все расходятся и расходятся…

– Она очень переживала, она бесилась от этого, – глухим голосом заговорил Олег. – Оттого, что Ольге все, а ей ничего. А потом мама умерла. У Алисы какой-то перелом случился в тот момент, когда она осталась одна. Я бы все сделал, что бы быть с ней, но ей это было не нужно. Но я все равно всегда был рядом. Она не замечала даже. Я боялся, что Алиса подожжет им квартиру или кислотой плеснет в лицо. К тому времени они с Ольгой уже много лет вообще не общались. А тут… Я, наверное, просто почувствовал неладное. Потому что любил ее…

– 23 мая?

– Да. Ольга любила посидеть на берегу. Находило на нее иногда. Она то очень компанейская девчонка была, а то старалась уединиться. И Алиса пошла за ней. Я не успел, я совсем чуть-чуть не успел. Мне было больно и страшно. Я прибежал, когда Алиса стояла над Ольгой, а та сидела свесив голову с поясом от куртки на горле, и из руки у нее текла кровь. Я хотел выскочить, схватить Алису, закричать на нее, в чувство привести, а потом целовать и просить не делать так… зачем… Глупо было! Я знал, что сделаю ей больно, если она узнает, что я оказался свидетелем. А еще больше не хотел, чтобы Алису посадили, хотел защитить ее, ведь сделанного уже не возвратить…

– И что было дальше?

– А дальше до Алисы, видать, дошло, что она в крови перепачкалась. Она сняла свои колготки, крутку и сунула метрах в двадцати под камень. Глупая, она не понимала, что под камнем одежду не видно, но полицейская собака в два счета нападет на след. Знаю, вы скажете, что я содействовал сокрытию улик преступления, но я не мог поступить иначе. Собрал вещи в пакет и унес в город. Я не думал их хранить, хотел просто бросить в мусорный бак и все. А тут эти бомжи. Достали, стали вынимать из пакета. Я понял, что они кровь увидят и меня запомнят, поэтому вернулся, отобрал у них одежду и унес. Решил на время в гараже спрятать. Мне вообще думать было некогда, меня Алиса беспокоила.

– И что ты решил? Поговорить с ней?