Сердце пропустило удар, пальцы тискали несчастные перчатки, и впервые в жизни Миа поняла зачем знатным дамам нужен веер.

— Графиня пишет письмо, в котором пытается объяснить свои чувства и спрашивает его мнение по поводу того, как оно написано. Она выдаёт его за письмо своей подруги, надеясь, выяснить его мнение, — прошептал маэстро. — Они оба играют в такую игру, делают вид, что говорят о чьих-то чужих чувствах…

Ей было нечем дышать. Она сидела замерев, чувствуя, как его рука легла на подлокотник кресла рядом с её рукой. Совсем рядом, почти касаясь…

— А о чём они поют сейчас? — спросила Дамиана, чтобы хоть как-то скрыть своё волнение.

— Я вам переведу.

«Зажечься страстью, видя страсть чужую

И ревновать, ещё не полюбив…

Хоть бог любви хитёр и прихотлив,

Он вряд ли хитрость измышлял такую!

Я потому люблю, что я ревную,

Терзаясь тем, что рок несправедлив.

Ведь я — красивей, а меня забыв

Он нежным счастьем наградил другую…»*

(*прим. автора — из комедии Лопе де Вега «Собака на сене»)

Ей кажется, что его голос растворяется в воздухе каким-то сладким ядом, совсем как аромат магнолии, как опиумный дурман. А она вдыхает его жадно, и он, попадая в лёгкие, растекается оттуда по венам, опутывает тело и разум, и подчиняет себе. Совсем как в старой сказке о волшебной флейте…

Он говорит, а она слушает его, кажется самим сердцем. И щека горит, ощущая, как он близко, как его дыхание касается её, и его присутствие почти осязаемо и от этого невыносимо. Ей душно даже в этом платье, и когда пуговицы его рубашки касаются кожи на её плече, ей кажется, будто это капли горячего воска, так остро и жарко от этого прикосновения. А эти слова… Почему ей кажется, что говорит он совсем не об опере?

И всё внутри замирает от них, и там, где ещё недавно жгло от невыносимой душевной боли, сейчас всё сворачивается сладким клубком желания.

И если бы они были здесь одни… И если бы всё было возможно… Если бы он взял её за руку вот так же, как синьор Лоренцо… Она бы не выдернула руки.

Она хотела ощутить это прикосновение. Ещё с того момента, как он надел на неё ожерелье… Нет, даже раньше… Вчерашней ночью в лодке, когда он набросил на неё свой плащ и его рука лежала рядом с её рукой вот так, как сейчас… Ей хочется этих прикосновений прямо сейчас, ей хочется почувствовать тепло его ладоней… И кажется кровь закипает у неё в жилах от желания и невозможности его осуществить.

— Посмотрите на жену дожа, Дамиана, — прошептал Райно, чуть дотронувшись кончиками пальцев до её локтя, и она даже вздрогнула. Повернула голову и увидела только, что вошедшую в ложу напротив женщину. — Это не она?

— Вы думаете это догаресса?! — хрипло переспросила Миа.

— Тссс… Тише, — шепнул маэстро. — Просто посмотрите.

Миа взглянула в бинокль. Высокая светловолосая женщина. Крупный нос, гордая осанка. Волосы уложены низким валиком почти у шеи. Нет, это не она. Она слишком высокая… Или она? Миа сцепила пальцы и попыталась снова сосредоточиться на своём желании увидеть скрытое и взмолилась к Светлейшей. Но, кажется, сегодня предвидение её покинуло. Или…

… закружилась голова и всё стало так нереально и реально.

Покои синьора Лоренцо. Темнота… Лишь свеча в руках у девушки, которая крадётся с ней к двери, той самой, что скрыта портьерами в углу.

Она достаёт ключ и открывает дверь, а за ней вторую, и вот она уже в той комнате, с зарешёченным окном, в которой стоит сейф…

Девушка ставит свечу на один из ящиков, снимает с шеи ключ на цепочке и вставляет в замок.

— Что ты делаешь, Вероника? Что ты здесь делаешь? — голос маэстро заставляет её резко обернуться.

— О, Мадонна! Райно? Как ты меня напугал!

— Так что ты здесь делаешь ночью? — маэстро появляется из темноты. — И откуда у тебя ключ?

— Я… Мне нужно было… Мне дал его Лоренцо…

— Мой брат дал тебе ключ от сокровищницы? Чтобы ты пришла сюда ночью?! — маэстро шагает ей навстречу, загоняя в угол. — Не лги мне, Вероника!

— Как ты смеешь! — она размахивается и бьёт его ладонью по лицу.

Маэстро перехватывает её руку, но она снова хочет ударить его и тогда он перехватывает другую, и с силой прижимает Веронику к сейфу. И какое-то время они смотрят друг другу в глаза и в тишине слышен только звук их тяжёлого дыхания.

— Что ты хотела взять, Вероника? — хрипло спрашивает маэстро.

— Это всё ради тебя, — шепчет она дрожащими губами и в голубых глазах возникают внезапные слёзы. — Я хотела… Ты же говорил… Мы могли бы сбежать куда-нибудь, ты ведь сам предлагал…

— И ты думала что-нибудь отсюда украсть и бежать? Со мной?

Вероника молчит, а потом внезапно подаётся ему навстречу и прижимается к его губам горячим страстным поцелуем. И Дамиана ощущает всё, абсолютно всё, как будто это она стоит там, в душной темноте сокровищницы Скалгеров.

Она хотела ощутить его прикосновения, и теперь она чувствует всё.

Как рушится дамба самоконтроля, словно лёгкий карточный домик… Как маэстро почти со стоном наваливается всем телом, прижимая Веронику к холодной дверце сейфа… Как жадно отвечает на поцелуй… Как слабеет хватка его рук, чтобы тут же превратиться в кольцо страстных объятий… Его ладони лихорадочно скользят по плечам, по спине, сжимают её тело так сильно, словно хотят навсегда впитать в себя это прикосновение. Поглощают его жадно, как пустынная иссохшая почва впитывает первые капли дождя.

Он словно обезумел… Покрывает её всю беспорядочными поцелуями: лицо, шею, грудь… Шепчет её имя снова и снова… Подхватывает на руки…

Свеча, покачнувшись, падает на пол и сокровищница погружается во мрак.

А Дамиана впивается ногтями в собственные ладони изо всех сил, чтобы погасить проклятое видение. И оно тут же гаснет, а в зал опускается люстра с тысячей свечей, потому что закончился первый акт.

В одном маэстро был прав.

«Каждая женщина захочет посетить нашу ложу и оставить на вас клеймо своего мнения…»

Кажется, за время антракта их ложу посетила половина всей Альбиции. Или ей так показалось? Всё время кто-то заходил, её приветствовали, целовали руки, и синьор Лоренцо был крайне галантен и вежлив, он стоял рядом с Дамианой и представлял её всем не иначе как «синьору Росси».

«Нужно сделать из неё хоть какое-то подобие… синьоры…»

И судя по тому, как на неё смотрели дамы, «подобие» точно удалось, Миа чувствовала это по тяжёлым взглядам и фальшивым улыбкам. Слуги принесли вино и как поняла Дамиана, непринуждённая беседа с бокалом в руке была частью определённого ритуала в этом театре. В первом антракте одна половина зрителей ходила в гости к другой, а во втором антракте роли менялись. И то, что их ложу все стремились посетить первыми, говорило о высшей степени любопытства, которое Дамиане удалось пробудить своим появлением.