скажет эта старая гнида, вылетит из его рта. — Один парень видел, как когда-то, один цыган, одному человеку, буквально перегрыз горло.

Я радуюсь, что все это время держу руки в карманах, потому что сейчас они рефлекторно сжались и мое звериное нутро вот-вот выцарапает свое законное право вырваться наружу и показать Шубе, что да, блядь, глотки грызть я тоже очень даже умею.

Сука.

Наверное, Александру — надеюсь, он, тварь конченная, жарится в аду без перерывов и выходных! — было бы очень смешно узнать, что я нарушил одну из его заповедей: «Не оставлять свидетелей». И что это может стоить мне буквально, мать его, всего.

— Заранее предупреждаю, что этого свидетеля берегут как зеницу ока. — Шуба чувствует за собой правду и сразу начинает свой любимый спектакль а ля «Сейчас я тебя как дерьмо тонким слоем размажу по своему раненному самолюбию». — Я сделал выводы из нашего последнего… гм-м-м… конфликта, и ликвидировал все окна, в которые ты мог бы залезть. Само собой в том случае, если бы знал куда залезать. Ну, что же ты, Владислав, притих? Может, я вру? Так ты так и скажи.

В тот грёбаный вечер там было только четыре человека: я, Кирби, Алекс и тот сопляк. Кирби никогда бы не предал меня, мы с ним стали братьями по цыганскому обычаю, когда вытаскивали друг из друга пули и шили по живому, без наркоза. Он знает, что сделал я, я знаю все про него. Алекс давно гниет в могиле — я видел его дохлым собственными глазами. Настолько, блядь, дохлым, что его не оживил бы даже Апокалипсис. И был еще сопляк.

— А еще… — Шуба явно в ударе, раз это свое «а еще» оставил напоследок. — Рогов в кабинете директора, объясняет ей, почему Марина Александровна Эпштейн должна быть немедленно отчислена и возвращена ему под опеку по меньшей мере до решения суда. Эта девочка столько пережила, что ей не помешает какой-нибудь оздоровительный лагерь… где-нибудь, куда нужно лететь с тремя пересадками. Но ты, конечно, можешь попытаться отобрать ее силой прямо сейчас. Ну как, Король? Подымем ставки?

Шуба только головой дергает, а его гамадрил уже втискивается мне под нос, недвусмысленно прижимаясь боком, через который прощупывается пристегнутый ствол. Солидных таких размеров «дура». Шубе лишний шум нафиг не нужен, это просто чтобы напоминание, чтобы его однажды сорвавшийся с цепи щенок, не забывал свое место.

— Но в память о нашей старой дружбе, — старый пидар делает реверанс рукой, — и помня обо всех маленьких просьбах, которые ты исполнял, нужно сказать, блестяще, я сделаю тебе деловое предложение.

— Хуй тебе, а не Аня.

— Ну тогда сделай мне другое предложение, Король. Предложи мне что-то — и Анна может забирать Марину как только мы договоримся о цене.

Когда Шуба говорит, что ждет равноценное предложение — это значит, что он уже точно знает, чего хочет. Торговаться с ним сейчас — просто почесать его сраное эго своим унижением. Хотя, хули я корчу? Если цена за мелкую будет моя собачья стойка — встану, не сдохну. А потом порву его на куски, даже если его «Крысобой» разрядит в меня всю обойму.

— Что тебе надо, Шуба? — спрашиваю в лоб. Хочет, чтобы я хвостиком перед ним вилял? Да не вопрос, но хер он от меня это услышит.

— Ты всегда был очень нетерпеливым, Владислав.

— А ты всегда был куском говна.

Шуба вытаскивает из внутреннего кармана пиджака конверт, протягивает его мне.

Мне одного взгляда достаточно, чтобы понять что это — договор, согласно которому половина «ИКС», моего офиса, переходит в его руки и сливается с его собственной архитектоникой конторой. Фактически, при таком раскладе, я просто на хуй лишаюсь своего офиса, потому что Шуба костьми ляжет — но не даст мне принять ни одного решения и просто утопит все мои проекты один за другим.

Звонок звонок с урока.

— Это последнее китайское предупреждение, Владислав, — хмыкает Шуба.

И одновременно с его словами, начинает звонить мой телефон. Охранник Марины предупреждает, что заявилась директриса в компании Рогова. Спрашивает, что делать, потому что если я дам отмашку — будет стоять за мелкую на смерть.

Шуба услужливо протягивает какую-то жутко пафосную, наверняка чуть ли не отлитую из золота ручку.

Беру.

Молча подписываю.

Шуба несколько секунд любуется на мой размашистый росчерк, потом еще медленнее прячет документ в карман, но все равно, сука, тянет время, перекладывая телефон из ладони в ладонь. Знает, падла, что держит меня за поводок.

— Кстати, — я только слегка дергаюсь вперед, но этот старый хер тут же отшатывается, даже несмотря на «Крысобоя» между нами, — могу повторить на «бис». Ну, что с Алексом сделал. Хочешь? Прям щас? На ком-то из вас. Кто медленнее бегает.

Дергать меня за усы Шубе резко становится не интересно.

Набирает Рогова, матами приказывает ему оставить Марину и валить.

А мне на прощанье сигнализирует взглядом, что мы еще обязательно встретимся.

На всякий случай отправляю охрану присматривать за Аней, чтобы она с перепугу не выскочила из машины и не начала слишком суетиться. Пусть выдохнет, придет в себя. Наверняка ведь к окну прилипла — следит, чтобы Рогов свалил без мелкой.

Мы оба следим.

Блядь.

Я совершил огромную ошибку, оставив ее отчима без присмотра. Нужно было скрутить его по-тихому и подержать в подвале на сухом пайке. Пока не утрясется вопрос с ипотекой. Правильно сказал старый гандон — я немного расслабился в цивилизованной жизни, повадки натасканного борцовского питбуля остались, а вот рефлексы «отвыкли» видеть жопу под каждым камнем.

Ну ладно, после драки кулаками не машут.

Два один, сука, в пользу старого пидараса.

Так, последний штрих — нужно обаять директрису, пока мелкую не поперли взашей. Знаю я этих любителей выпячивать свою офигенную репутацию, которая на самом деле никому кроме них самих не уперлась. Хорошо, что примчался сюда прямо из офиса, в своем лучшем «переговорном» виде. Еще и в приемную заплываю с фирменной улыбкой, от которой все бабы плывут. Секретарша лет тридцати на вид, моментально краснеет, говорит, что к директору сегодня просто очередь, но я успеваю подобраться к двери кабинета быстрее, чем она встанет из-за стола, поправляю юбку и пиджак, чтобы замаскировать солидные бока. Я клянусь, что буквально на два слова и захлопываю дверь прямо у нее перед носом.

Через пять минут директриса уже предлагает мне экскурсию, и клянется, что сучившийся инцидент (я безбожно вру, что этот отчим — страшный, уложивший в могилу собственную жену человека) никак не отразится на отношении