— Ты смеешься надо мной? — с дрожью в голосе спросил он. — Не смей!

Я снова прикрыла рот ладошкой и похихикала. Это, похоже, уже нервное. Глаза брюнета стали огромными, как два серых блюдца.

— Почему ты смеешься надо мной? Я смешон? — резко схватил он меня за плечи.

— Нет, ты вовсе не смешон, — ответила я, утопая в стальных волнах. — Велор…

Оказавшись рядом с этим мужчиной, я совершенно потеряла рассудок. Было ощущение, словно я под какими-то чарами. Но я была твердо уверена: это не чары, не убеждение и уж точно не иллюзия.

— Я никуда не уйду, — беззвучно пролепетала я. — Если ты захочешь, я никуда не уйду. Никуда…

Брюнет отпустил меня из цепкого захвата.

— Разве я заслужил твою благосклонность? Думаю, нет, — он сцепил руки за спиной и снова глазел в черноту окна. — Более того, я вел себя отвратительно! Я не сделал ничего, чтобы понравиться тебе. Я не сделал ничего, чтобы разжечь в тебе чувство любви ко мне. И я идиот!

Я поджала губы и демонстративно завела глаза, а Велор с отстраненным видом продолжал вещать.

— Я сперва думал, что эти странные чувства, обуревавшие мной лишь побочный эффект связи, а уж после того случая в книжном… Я не знаю, как я сдержался и не придушил этого жалкого очкарика, возомнившего, что ты можешь быть его женщиной! А потом пришла Натана, и… Не нужно повторять, ведь ты и так знаешь, что наши души соприкоснулись в тот день. Аяла права, это довольно редкое явление даже на Иппоре, а уж здесь и подавно! И я думал, что меня так непреодолимо влечет к тебе лишь из-за этого.

Он потоптался на месте и покашлял, словно собираясь с мыслями.

— А после того поцелуя в библиотеке… не понимаю, как мне хватило сил не броситься вслед за тобой, Лиза! Лишь единственная мысль о том, что ты не в себе и, скорее всего, наутро пожалеешь о содеянном, удерживала меня.

Велор дернул плечом и, словно успокоившись, сдержано изрек.

— Но потом Аяла разделила наши ощущения и эмоции. И я, оставшись в голове с собой один на один, с ужасом понял: все, что я испытывал к тебе до этого, было моим. Только моим! Это не было магическим наваждением, не было побочным эффектом связи. Осознав это, я постарался вспомнить твои ощущения, чтобы найти хоть какое-то подтверждение твоей, пусть даже малейшей, симпатии ко мне, но безуспешно. Я попросту не мог вспомнить, что ты чувствовала ко мне, и это было мучительно.

Он помотал головой. В его голосе вдруг заскользили официальные нотки.

— Но это неважно. Я завтра же поговорю с Леонардом, попрошу, чтобы он защитил тебя от меня. Я даю обещание, Елизавета: я не прикоснусь к тебе и не заставлю тебя страдать.

Я заурчала, как сердитая кошка.

— Ты дурак, Велор Лайн-Этор! Ты… — толкнула я его в плечо, — ты дурак, коих свет не видывал! Говоришь, что не заслужил мою благосклонность? Замолчи! Не смей меня перебивать! — я разбушевалась, словно фурия, заметив, что брюнет снова открыл рот. — Так что? Ты сказал, что не сделал ничего, что могло бы заставить меня полюбить тебя? Так вот знай. Люди любят не за что то!

Я замолчала, уткнувшись в пол взглядом.

— Иногда люди любят вопреки. Вопреки здравому смыслу. Вопреки чужим и, порой, даже своим ожиданиям. Люди любят просто так. Порой даже отказываясь от себя, своего эгоизма и своих принципов.

Мужчина замер, а у меня кончились слова. Дальше были только чувства и легкий, едва различимый звон в груди. Их передать я никак не могла.

— Глупые люди, — прошептал Велор, развернувшись ко мне, и я даже подивилась, что услышала это.

— Что ж поделать, мы такие, — пожала я плечами и нервно посмеялась. — Мы не даем вам ни единого шанса думать, что мы умны и дальновидны! И пусть все будет как есть. Зачем рушить стереотипы?

В ту же секунду брюнет схватил меня за плечи. Я почувствовала его цепкие, крепкие руки и подняла голову. В серых, слегка затуманенных глазах отражалось безумие.

— Элиза… — он произнес это беззвучно, только тонкие правильные губы шевелились, изрекая каждый звук моего имени.

Я кивнула, и брюнет сильно прижал меня к себе, словно все свои три сотни лет мечтал только об этом.

Он прильнул к моим губам, но на поцелуй это было не похоже. Он просто впился в мои губы, словно хотел передать всю свою страсть и всю свою решимость быть со мной. Всю свою решимость больше никогда не отпускать меня.

— Велор, — голова у меня кружилась, а все внутри тряслось, словно натянутые струны.

Подобного я не испытывала никогда в жизни. Говорят, когда влюбляешься, земля уходит из-под ног. А у меня земли и в помине не было! Я словно стояла над черной пропастью, и если бы мужчина разжал руки, сгинула бы в ней без малейшего сожаления. Бесследно и навеки.

Я судорожно выдохнула, и брюнет улыбнулся, погладив меня по щеке своими как всегда прохладными пальцами. Это заставило задрожать, ведь я внезапно почувствовала, как холод забирается внутрь.

— Что с тобой? — мягко спросил он.

— Не знаю, — прошептала я. — Наверное, просто схожу с ума.

— Похоже, не ты одна, — серебром звуков осыпал меня Велор, посмеявшись.

Он, все еще снисходительно улыбаясь, заключил мое лицо в свои ладони и тихо, словно напевая, проговорил.

— «А-исер ре ронор,

А-отер ре сэр.

Ли аре уро,

А аре сэр-илен».

Я удивленно поглядела на него. Голова соображала туго и слегка гудела, но все-таки какое-то подобие рифмы в этих строках уловливалось

— Что это? — еле выговорила я.

— Это я говорю тебе, — мужчина смотрел на меня так, как не смотрел никогда ранее. — Сейчас, погоди, — он улыбнулся и закрыл глаза, — на вашем языке это звучит приблизительно так:

«Я поцелую тебя, как ветер целует зарю,

Обниму сотней шелковых нитей.

Ты мой огонек, и сквозь тьму к тебе я спешу,

Ты — мое пламя. Я — твой ветер».

Велор открыл глаза.

— Прости, немного кривовато, — усмехнулся он. — Я не поэт.

— Нет, — помотала я головой. — Это самое прекрасное, что я когда-либо слышала…

Мне казалось, что у меня на глазах наворачиваются слезы. В эту секунду со мной что-то произошло… Какая-то невиданная и сильная энергия наполнила меня изнутри!

— Скажи еще раз, — попросила я, чтобы еще хотя бы на мгновение ощутить это невероятное чувство близости и единения.

Брюнет наклонился и пропел мне на ухо: «Ли аре уро, А аре сэр-илен».

— Мой ветер, — прошептала я, словно это само собой разумелось, и положила трясущиеся и ледяные от волнения руки на широкую мужскую грудь. Под ладонями ясно различимо билось сердце.