– Этой ночью произошло убийство, – сказал полицейский.

– Что? То есть как?

Макер ничего не соображал. У него гудела голова, вокруг все кружилось и вращалось, как в страшном сне.

– Кого убили? – спросил Макер.

– Одного клиента на вашем этаже. Вы точно ничего не слышали ночью?

– Нет, ничего. Я же сказал, что принял снотворное.

Макер хотел выйти в коридор, посмотреть, что там происходит, но полицейский не пустил его.

– Гостиница оцеплена, все постояльцы на данный момент сидят по номерам. Пожалуйста, не запирайте дверь! К вам скоро зайдет инспектор.

Выглянув, Макер заметил Льва – он тоже стоял на пороге своего номера, наблюдая за суматохой.

– Лев, что случилось? – спросил Макер.

– Жан-Бенедикт, – ответил Лев, побледнев. – Его тело обнаружили сегодня утром.

– Как? Жан-Бен умер? Что ты несешь?

– Его нашел служащий отеля. Его застрелили.

Ошеломленный Макер вернулся в номер и сел на диван. Какая прекрасная новость! Неужели это правда! Раз Жан-Бенедикт мертв, он станет президентом. То есть пророчество Тарногола сбылось? Он потерял Анастасию, но получил пост президента. Наконец‐то!

На пороге возник полицейский в штатском, с виду совсем юнец, но спортивного телосложения.

– Инспектор Фавраз, уголовная полиция. – Он помахал нагрудным жетоном, который почему‐то висел у него на шее. – Позвольте задать вам несколько вопросов.

Макер пригласил инспектора войти.

По его просьбе он показал ему удостоверение личности и назвал свою должность в банке. Полицейский, все скрупулезно записав в блокнот, сообщил, что Жан-Бенедикт был застрелен. Макер пришел в полное смятение.

– Вы ничего не слышали? – удивился Фавраз.

– Я спал, – ответил Макер.

– В десятке метров от вас прогремели два выстрела, а вы продолжали спать без задних ног?

– Я принимаю снотворное. В котором часу это произошло?

– Это нам еще предстоит выяснить. Мне рассказали о массовом отравлении прошлой ночью. Вы тоже пострадали?

– Нет, – ответил Макер. – Я не пил коктейль.

Он тут же прикусил язык. Полицейский посмотрел на него с подозрением:

– При чем тут коктейль? Мне доложили, что, судя по всему, это пищевое отравление.

На этом разговор прервался, потому что из коридора снова донесся какой‐то шум, и Фавраз вышел посмотреть, что там такое. Макер, подойдя к двери, видел, как инспектор бросился в апартменты Ораса Хансена и тут же выскочил оттуда, крикнув своим коллегам:

– У него сердечный приступ! Скорее врача!

После минутного замешательства наверх вызвали двух фельдшеров скорой помощи и провели их в номер Хансена, где они пробыли довольно долго. Наконец они вынесли его на носилках, неподвижного, смертельно бледного, с кислородной маской на лице. Фавраз помогал медикам, держа капельницу на вытянутой руке. Они вошли в лифт, и дверцы за ними закрылись.

В лифте Фавразу, не спускавшему глаз с Ораса Хансена, показалось, что тот что‐то шепчет. Он приблизил ухо к его губам и услышал, что старик повторяет как заведенный: “Левович – президент, Левович – президент”. Инспектор, не понимая, о чем речь, записал эти загадочные слова – на всякий случай.

В Вербье медленно светало. Проблесковые маячки машин скорой помощи отбрасывали на фасад “Паласа” синие блики.

У главного входа сновали жандармы, инспекторы, кинологи и криминалисты. За ними, сгрудившись за пластиковой лентой ограждения, возбужденно галдели десятки зевак и журналистов, которым не терпелось узнать, что случилось. Поговаривали, что убит один из боссов Эвезнер-банка. Убийство в Вербье. Старожилы не припомнят!

С ужасом наблюдая в окно за этой суматохой, месье Роз обсуждал с сотрудниками неминуемые отмены бронирований. В начале лыжного сезона никто не захочет останавливаться в отеле, где произошло убийство. “Паласу” грозило банкротство.

•

Прошло четыре месяца, наступил апрель, но Макер, сидя в своем президентском кабинете, часто вспоминал то мрачное декабрьское воскресенье, когда разом погибли два поколения Хансенов. Через несколько часов после убийства Жан-Бена Орас Хансен скончался от сердечного приступа в больнице Мартиньи. Не перенес ужасной гибели сына. Что касается Синиора Тарногола, третьего члена совета, то его как ветром сдуло. В сейфе у Жан-Бенедикта обнаружили письмо Тарногола, в котором тот сообщал, что немедленно уходит из банка, уступает принадлежащие ему акции Макеру Эвезнеру, а также отдает за него свой голос.

Таким образом, в течение нескольких недель после убийства Жан-Бенедикта Макер получил акции не только Тарногола, но и своего отца: поскольку совета банка больше не существовало, нотариус, отвечавший за реализацию завещательных распоряжений Абеля Эвезнера, вынужден был констатировать, что волю последнего выполнить невозможно и, следовательно, его акции переходят к единственному наследнику.

В результате Макер стал де-факто президентом Эвезнер-банка, так как ему принадлежало теперь три четверти капитала, а заодно и одним из самых богатых и влиятельных банкиров в Женеве. Им восхищались, ему завидовали. Правда, он заработал себе весьма сомнительную репутацию, поскольку своим восхождением был обязан смерти кузена. А вдобавок еще и полицейское расследование, похоже, застопорилось, и хотя ничто и не указывало на виновность Макера, все, кто сталкивался с ним на улице, невольно задавались вопросом, что же все‐таки произошло в ту пресловутую ночь с 15 на 16 декабря в номере 622 “Паласа Вербье”. Не убил ли Макер Эвезнер своего кузена, чтобы взять под контроль семейный банк?

Макер знал об этих слухах и старался не обращать на них внимания. Тем более что все вокруг угодничали и заискивали перед ним. В городе знакомые бросались к нему с подобострастным приветствием и спешили сказать что‐нибудь лестное. Понятное дело – Жан-Бенедикт был единственным ребенком в семье, сам не имел детей, так что он умер, не оставив наследников. Род Хансенов был стерт с лица земли. По уставу в подобной ситуации банку следовало выкупить и передать их доли двум новым членам совета, назначенным президентом.

Впервые за триста лет существования банка в совете не будет Хансенов. Молодым финансовым волкам предоставлялась таким образом уникальная возможность занять их место.

Макер стал самым известным человеком в Женеве. И все его усиленно обхаживали.

Макер, нелюбимый сын Абеля, сделался самым могущественным из Эвезнеров.

Самым богатым из Эвезнеров.

Самым крутым из Эвезнеров.

Что он испытывал в связи с этим? Скуку. Отвращение. В сущности, ему всегда было наплевать на этот банк. Теперь, достигнув вершин, он то и дело вспоминал, почему пятнадцать лет назад расстался со своими акциями.