На этом разговор был окончен. Великокняжеская чета тепло простилась с Феликсом.

Игра была слишком тонкая, чтобы спешить. И Феликс в очередной раз садится в поезд и отправляется в Лондон. Но, как всегда, он не мог на несколько дней не остановиться в Париже.

А тем временем Зинаида Николаевна, воспользовавшись приездом в Москву великокняжеской четы, нанесла им визит. Разговор сразу перешёл на марьяжную тему. И вдруг совсем некстати заявился великий князь Дмитрий Павлович.

Как 28 мая 1913 г. писала сыну Зинаида Николаевна: «Они его пересидели, и разговор продолжался. Мать не отрицает, что Бабушка за Дмитрий Павловича, но говорит, что Она против Феликса ничего иметь не будет, раз Ирина о другом слышать не хочет! Мы расстались очень трогательно, и они оба не скрывали настояния Ирины. Завтракали у нас на следующий день. Ирина страшно конфузилась и была более чем молчалива! Вид у неё ужасно хрупкий, я этого боюсь. Чего я тоже очень боюсь, это того, что будет с твоими отношениями с Дмитрием, т. к. я уверена в его двуличности! Он делает всё возможное, чтобы заинтересовать Ирину, и от неё не отходит! Родители даже этим озадачены! Мне кто-то говорил о нём: “Очень вероломный и притворный”, и я начинаю думать, что это так. Боюсь его рокового мундира! Прямо страшно!»

Роковой мундир страшил Зинаиду, потому что великий князь Дмитрий Павлович был шефом полка Конной гвардии, где до недавнего времени служил граф Арвид Мантефель, убивший на дуэли её сына Николая. Предчувствия Зинаиды Николаевны по отношению к Дмитрию в скором времени подтвердились, и в начале июня она возмущённо писала сыну: «Ты знаешь, что Дмитрий был у Бабушки и говорил о своих чувствах к Ирине? Я нахожу, что это прямо гадость с его стороны, и более чем когда-либо убеждена, что его роль фальшивая, двуличная и предательская по отношению к тебе».

Получив письмо, Феликс делает ответный выпад против Дмитрия и прямо пишет Ирине Александровне: «Глубоко возмущён поведением Дмитрия. Как это подло и нечестно. Меня тоже сердит, что из-за этого Вы имеете неприятности. Получивши моё письмо, телеграфируйте мне, сколько Вы останетесь в Париже и когда приедете в Лондон. Я с нетерпением жду Вашего приезда, и даже Лондон мне в тягость без Вас. Я бы давно уже приехал в Париж, но не знаю, как посмотрят на это Ваши родители. Приехать тайно, всё равно узнают и видеться с Вами будет трудно. Императрица Мария Фёдоровна у Lady Ripon увидела мою фотографию, взяла её, долго рассматривала, понесла её Королеве Александре, и они долго о чём-то разговаривали. Вообще, она мною интересуется и с многими про меня говорит. Я думаю, это хороший знак».

Вскоре Феликс получил важного союзника в своём сватовстве к Ирине. 28 июля 1913 г. в Лондон прибыла великая княгиня Елизавета Фёдоровна, сестра императрицы. Из письма Феликса к матери: «Дорогая Мама, видел великую княгиню, которая в восторге быть в Лондоне. Я поехал её встретить на вокзал, но опоздал на 5 минут, т. о. поезд пришёл раньше, чем его ждали. Она отыскала какой-то удивительный поезд, приходящий в 7 ч. утра. Когда я вернулся домой, то сейчас же ей телефонировал узнать, когда могу её видеть. Она подошла к телефону и страшно смеялась и балаганила, видно, что она так довольна быть в Лондоне после стольких лет».

Елизавета Фёдоровна с начала века была очень близка к семье Юсуповых. Но сейчас она была монахиня, и пристало ли настоятельнице женского монастыря разъезжать по Парижу, Лондону, «балаганить» и заниматься марьяжами?

Мать ответила сыну: «Верю, насколько Елизавета Фёдоровна рада быть в Лондоне и как она этим наслаждается, забывая, что ей теперь всё равно, где быть! Как всё это преувеличено и фальшиво! Мне иногда её глубоко жаль!»

В середине июля 1913 г. семья Александра Михайловича приезжает в Лондон. Феликс традиционно докладывает матери: «Вчера завтракал в Ритце с родителями, Ириной и англичанином [близкий друг Ксении Александровны]. Очень странное впечатление производит этот господин. Он себя, по-моему, держит очень развязно, хотя довольно симпатичный. Во время завтрака он несколько раз напоминал великой княгине всё то, что она должна была купить для Ирины. Он очень о ней заботился, но ей это неприятно, и за завтраком она всё время краснела. После завтрака я их отвёз в гостиницу, а вечером поехал с ними в театр, англичанин тоже был. Всё очень странно. Великая княгиня всё время с ним ездит вдвоём, и он у них всё время сидит. Сегодня были с Ириной в музее. Много говорили. Она решила бесповоротно, даже если бабушка будет против, настоять на своём. У неё очень утомлённый вид и я думаю, что жизнь родителей не может не быть ей заметна».

Мать делает строгий выговор сыну: «Сейчас пришла твоя телеграмма, где ты говоришь, что вы были в театре и что все на Вас смотрели! По-моему, это глупое положение! Не имея согласия Бабушки, показываться публично. Можно видеться сколько угодно, не ставить себя на положение женихов. Где находится Бабушка? Если она с тобой не познакомится теперь, то это очень дурной знак!»

Сын отвечает: «Только что вернулся от великой княгини Елизаветы Фёдоровны, которая уезжает завтра в Киль на неделю, затем в Россию... Мы с ней много говорили про меня. Она мне дала очень хорошие советы, за которые ей очень благодарен. С Ириной мы видимся каждый день и несколько раз в день. Вчера у меня был Александр Михайлович, посидел немного, а затем мы с ним поехали встречать Мими Игнатьеву, которая приехала на несколько дней. Мы с ним очень подружились и у нас отношения совсем, как между товарищами. Вчера обедали втроём: он, Ирина и я, затем поехали в оперу. Они все себя ведут, как будто всё между нами решено, а вместе с тем Бабушка молчит. Великая княгиня Елизавета Фёдоровна ничего не могла узнать, только когда она спросила Марию Фёдоровну, скоро ли Ксения Александровна уезжает, то та подмигнула многозначительно глазом и сказала: “Пусть останется подольше, это очень хорошо”. Вот и всё, что она могла узнать. Завтра мы все едем на целый день за город в моём автомобиле. Toute la sainte famillc [всё святое семейство (фр.)]. Ксения Александровна ещё похудела и вид у неё отчаянный. Он [Александр Михайлович] совсем с ума сошёл и с утра до поздней ночи танцует. Во вторник мы с ним даём большой ужин с танцами».

Действительно, в те годы великий князь Александр Михайлович сходил с ума по вошедшему в 1912 г. в моду в Париже аргентинскому танцу танго. Николай II же считал сей танец аморальным и запретил его. На частных вечеринках в России всё равно студенты и курсистки танцевали танго. Но за публичное исполнение этого танца где-нибудь на балу в Петербурге офицер мог с треском вылететь из полка, а то и вообще из армии без права ношения мундира. Лишь после отречения Николая II Александр Михайлович впервые открыто танцевал танго на балу в Киеве.

Замечу, что Зинаиду Николаевну, смотревшую сквозь пальцы на «нетрадиционные» похождения сына, крайне возмущало поведение Александра Михайловича и особенно его любовь к танго. В письме от 14 июля 1913 г. наряду с наставлениями сыну в марьяжной игре Зинаида резко высказывается о будущем свате: «Я думаю, что можем быть завтра, 3-го, ты как-нибудь встретишь Бабушку, а может быть, и нет, что также возможно! Вызвать тебя она не может, так как это было бы равносильно объявлению, но встретить, как будто случайно, было бы более чем естественно, и меля удивляет, что она не пожелала тебя видеть! Значит, у неё на душе всё ещё эта мысль не улеглась, и она надеется, что, авось, переменится и будут новые впечатления. Это мне очень не нравится по отношению к тебе, и я советую об этом серьёзно подумать. Мне тоже не нравятся товарищеские отношения с отцом. Это ни к чему. Он очень хитёр и очень изменился к худшему за последние годы, так что я опять повторяю, будь осторожен и не выдавай зря, не доверяй ему чересчур! Всё это очень грустно, но что же делать, приходится говорить печальную правду, когда её видишь, а его я знаю насквозь и поперёк! Ужин с танцами мне тоже не нравится! Во-первых, это эксплуатация твоего кармана, во-вторых, эти поганые танцы меня возмущают! (танго)... Говорят, что порядочные женщины в Лондоне не допускают этого безобразия у себя! Здесь, в Kurhaus, запрещено танцевать неприличные танцы полицией! Это какая-то болезнь, и я нахожу, что надо быть ненормальным, чтобы пускаться в пляс, как это делают “родители”! Великий князь Георгий Михайлович очень остроумно говорит, что новые танцы ни что иное, как “хлыстовские радения”! Это, говорят, чёрт знает что! Мне обидно думать, что Ирину также привлекают туда, и нахожу, что пора отрезвиться. Жизнь не для того нам дана, чтобы превращать её в какую-то вакханалию! Не ужасайся моим возмущением».